Жена погибла четыре года назад. Несчастный случай. Весной. Мыла окна и упала во двор - с пятого этажа. Оставила мужа с пятилетним ребенком. Во дворе дома как раз находился Х., занимался мелким ремонтом своего автомобиля. У него ведь машина есть, не зря он автомеханик. "Лада", модель не из престижных и давно уже не новая, но все-таки...
Почта.
Человек достает монетки из кошелька, затем тщательно, осторожно набирает номер. Здешний телефонный аппарат требует бережного обращения. Наконец дозванивается. Извини, - говорит он в трубку, - если разбудил, я по межгороду, недолго, тут такое дело, глупость какая-то...
Женщина реагирует необычно. "Что ты натворил!" - кричит она. Кричит и плачет, беснуется возле микрофона, хватает воздух невидимыми губами изящными пухлыми губками, к которым Х. уже начал привыкать.
Что ты натворил!
Ни в коем случае не приезжай, сиди в своей Ялте!
Нет, немедленно уезжай, но только не сюда, куда угодно, тебя же разыскивают, я сдуру рассказала, что вы в Ялте отдыхаете!
Женщина кричит, а мужчина молча слушает, стиснув зубы до гула в ушах. Наконец прерывает ее: что за Ялта, почему Ялта?
Как это - почему? Они же именно там сейчас. Антон хвастался, и не только ей, другим соседям тоже, и мальчишкам говорил, она сама слышала. А когда ее спросили, и инспектор, и эти, в куртках - тоже спросили, - она рассказала про Ялту, сдуру, конечно, дура она и есть, не сообразила "забыть" или "потерять", так ведь все равно бы узнали. А вы не в Ялте, что ли?..
Антон хвастался, - кивает Х. сам себе. - Теперь понятно... Впрочем, что понятно?
Кто его разыскивал, что за "инспектор"? Как кто - уголовный розыск! И еще какие-то люди. Очень страшные, между прочим, люди, вежливые поначалу, культурные, но что-то в них такое... Зачем Х. понадобился уголовному розыску? Неизвестно. Хотя, вроде бы почтальона какого-то убили, а жена убитого нашла письмо - мол, если он погибнет, убийца живет там-то и там-то, скрываясь под фамилией Х. Это старуха с первого этажа рассказала, она всегда про все знает, у нее слух очень хороший... Разговор междугородный, - напоминает Х., опуская в щель очередную монету. Кто были другие люди, и что им надо? Им тоже нужен Х. Оставили телефонный номер, если вдруг он объявится. А продавщицу просили сразу позвонить - так просили, что мороз по коже. Они искали какую-то "косметичку", точнее, содержимое этой самой "косметички", потому что в квартире Х. ее не нашли. Они ведь успели обыскать квартиру, еще до следственной бригады - вошли, будто к себе домой...
Женщина снова плачет. Неожиданно и бурно. Тогда начинает кричать Х., не выдерживает, потому что монеты кончаются, потому что бабы дуры, потому что человеку плохо, а там Антон один. Что было потом, ну?
Потом те, в куртках, во второй раз пришли к ней. Наверное, узнали откуда-то, что соседка - не просто соседка. Она же не просто соседка, правда? - женщина не может успокоиться. - Эти сволочи ее однокомнатную квартирку обыскали ничуть не хуже, перерыли так, что ходить невозможно, а ты говоришь "что потом", - расспрашивали, допрашивали, про Ялту и вообще - ужас, ужас, ужас... Точно ли Х. не брал эту проклятую косметичку?
Он кричит: "Дура!", и на том разговор окончен.
Он возвращается на дачу. Ледяные руки дрожат, мешают думать, их приходиться сунуть в карманы. Барабанной громкости вопросы рвутся сквозь горло, мешают дышать, превращаясь в бессмысленное бормотание, но с этим ничего нельзя поделать. "Дура... - бормочет Х. - Какая косметичка?.. Какой почтальон?.."
Он возвращается.
А что, если хозяева дачи видели сообщение в новостях? Ведь наверняка видели, они всегда новости смотрят! И вообще, кто еще в Токсово может его опознать?
Надо идти сдаваться. Скандалить, требовать справедливости. Или бежать, прятаться, пока не поздно?
А с Крымом удачно получилось. Действительно собирались туда, Антон всю зиму и весну хотел на море, причем, именно в Ялту, изучил по книжкам этот город, достопримечательности и все такое, хотя, реальная Ялта не так уж хороша, как видится на картинках, - противный городишко, в котором народу больше, чем свободного места, в котором любой самый простой маршрут превращается в бесконечное чередование подъемов и спусков, - но ребенку должно понравиться, все-таки МОРЕ, все-таки собирались, мечтали, планировали, а когда пришло лето, денег оказалось маловато на такую поездку... Итак, с Ялтой полная ясность. Антону трудно было смириться, вот и заврался парень. Может, хвастался перед своими приятелями когда-нибудь раньше, и теперь стыдно было говорить правду. Смешной он. Несчастный. Иногда такая жалость к нему охватывает, особенно вечерами - хоть сиди возле детской кровати и на Луну вой. Правда, у Х. прекрасный сон, без нервов... Ладно, пусть эти две недели пройдут в Токсово, а дальше видно будет. Следующие две недели отпуска полагаются в августе, через месяц, есть время решить финансовую проблему.
Итак, никто не знает, где они. Даже возлюбленная продавщица. Не сообщил ей Х., куда собирается в отпуск, не хотел, чтобы она наезжала к нему в гости - а она наверняка бы так поступала, - собирался отдохнуть от всех, в том числе от этой женщины. Кроме того, давно пора было обдумать их отношения, в деталях представить их дальнейшую жизнь. Здесь, в спокойной одинокой глуши, решения принимаются легко и безболезненно, как бы сами собой.
Господи, о чем он думает? Особо опасный преступник...
Вот и калитка. Выложенная плитами тропинка, неприветливый сумрачный огород. В доме у хозяев горит свет - старички не спят еще, - и во времянке тоже... Антон шалит, - мгновенно вскипает отец. До сих пор не спит, озорничает. И так мозги набекрень, а он, видите ли, озорничает! - кипит отец, врываясь в наполненную электричеством комнатушку.
Сына во времянке нет. Шкаф, стол и сумки выпотрошены, вещи раскиданы, есть только свет и тоскливое ощущение разгромленности. Заднее окно почему-то приоткрыто... Х. берется рукой за косяк. Кто-то большой и страшный трогает его сердце - большими липкими пальцами, - где ребенок? Выдираясь из вязкой пелены паучьих прикосновений, Х. бежит к дому хозяев, ему кажется, что бежит, он уверен, что бежит... У стариков? Телевизор смотрит? "Антон!" - зовет отец, одиноко и трагически, срывающимся петушиным звуком.
Он рвет дверь на себя, вбегает в прихожую и тут же падает, споткнувшись обо что-то, предательски лежащее на полу.
Кухня и прихожая - одно помещение. В доме слишком мало места, чтобы можно было позволить себе иметь отдельно и кухню, и прихожую. На газовой плите, работающей от баллона со сжиженным пропаном, горит газ. Плита стоит на столике - на том самом, в который Х. ударил лбом. Хорошо, что лбом, а не глазом, - понимает он позже, много позже. Дед скорчился у порога, именно это неожиданное препятствие и попалось человеку под ноги. То, что труп был когда-то дедом-хозяином, видно только по одежде, никак не по лицу. На лицо попросту невозможно смотреть, его нет, вместо лица - что-то красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же нож. Длинный, хозяйственный. Торчит из шеи - сзади. "Антон!" - рыдает Х., поднимаясь, не чувствуя боли, ничего не чувствуя. И торопится куда-то, торопится. "Ан-то-он!" Тело бабки обнаруживается рядом, в соседней комнате, сразу возле входа в прихожую. Строго говоря, бабка и там и здесь одновременно, лежит на пороге - тело в комнате, зато голова уже в прихожей, почти под умывальником. Больше Х. ничего не помнит из увиденного. Потому что отчетливо слышит глухое далекое: "Папа!.." Он мечется, рыдая. "Папа, ну где ты!" - жалобно зовет сын, откуда-то извне дома, из огорода, впрочем, Х. и так уже на воздухе, под черным небом, бежит, спотыкаясь о грядки, и наконец замирает.
