— А что делать? — философски заметил Гувер. — У меня половина старого взвода на повышение пошла, а взамен каких-то… детей прислали. Я уже молчу про «дельту», «котиков» или даже Корпус! Они в большинстве даже просто в армии не служили!
— Я, кстати, тоже в Джи-Ай не состоял, — заметил я.
— Иди на фиг, Морган, — отмахнулся наёмник. — Ты зато реднек.
— Эээ! А за реднека, да по шее?
Морской воздух над Персидским заливом был хоть и жарок, но довольно свеж. Правда, лишь в плане прохлады, потому как вместо чистой морской свежести в нос постоянно лез запах горелой соляры.
Спасибо кораблям вокруг за это! И в особенности — неимоверно старой посудине, что тащилась во главе нашего конвоя…
Да, конвоя. Хоть войны на море здесь официально нет, неофициально лучше клювом не щёлкать, а то можно и ласты склеить (вы прослушали короткий репортаж из жизни утконосов…).
Нет, недобитые иракцы не обладают ни подводными лодками, ни даже катерами. Зато ещё до вторжения (то есть больше восьми лет назад) напихали в прибрежные воды тысячи морских мин, превратив их в такой ядрёный суп с тротиловыми клёцками, что теперь сюда даже сам Дьявол побоится копыто сунуть.
И да, самый передовой в мире американский флот ничего не может с этим поделать. Потому что, как внезапно выяснилось, в нём больше атомных авианосцев, чем совершенно непафосных, но таких нужных минных тральщиков.
Как выходили из положения? Нет, не строили или покупали новые корабли, а пустили всё на самотёк. И пока многозвёздные генералы и адмиралы говорили по телевизору что-то умное, рядовые солдаты, матросы и офицеры с незамысловатыми английскими матами сбивались в конвои и пускали вперёд пустые танкеры. Оказалось, что их двойные днища куда устойчивее к подрывам морских мин, чем хлипкие картонные корпуса фрегатов и эсминцев.
Наш конвой был относительно небольшим — один пассажирский корабль с сотней наёмников «Академии» и приданным имуществом. Полдюжины сухогрузов с различными грузами, один танкер в середине строя и ещё один — пустой, во главе. Охрана была представлена чисто символическим фрегатом «Джаретт», который уже явно готовился на списание, но всё-таки был мобилизован на всё непрекращающуюся мясорубку Иракской войны…
Примерно в паре миль позади от нас шёл куда более внушительный конвой федералов — два десятка кораблей, плюс эскорт в составе не только фрегатов, но эсминцев и даже одного крейсера. Который, кажется, охранял огромную серую тушу десантного корабля-вертолётоносца — лёгкого авианосца, по сути.
И если мы в качестве жертвенного корабля-агнца использовали старый пустой танкер, то федералы использовали в этом случае нас — если что, то первыми на мины нарвёмся именно мы, а не они…
И если наёмники — это псы войны, то американские солдаты — это волки войны.
…К берегам шёл мировой шторм
«Гливз» и «Ингхэм» шли курсом норд-ост.
По следам их — строй «волков» тих
«Гливз» завёл всех в рой убийц-ос.
День клонился к вечеру — в порт Умм-Каср мы должны будем прибыть уже в темноте. Солнце заходило за левый берег, что желтел аравийской пустыней. Я давным-давно покончил с чисткой оружия и отнёс закреплённый за мной карабин к импровизированному арсеналу на нижней палубе, где мы размещались. И сейчас в одиночестве стоял на носу корабля, оперевшись на ограждение и смотря на море.
Зачем я вызвался в Ирак, да ещё и в самое сердце его Ада? Зачем мне эта чужая война?
Для наёмника вопросы, по меньшей мере, странные. Но я всегда был и оставался очень странным наёмником. Принцип наёмников во всех времена «я воюю за деньги, так что платите мне, мать вашу». А меня деньги почти не интересовали, потому как я прекрасно знал, что на самом деле они — ничто. Действительно ничто, которое не обладает приписываемым им всемогуществом.
Ну, много у тебя денег и что? Что ты с ними сделаешь — купишь всех? И потерянную любовь, и ушедших близких, и бессмертие?
Тогда, может быть, я пытаюсь таким образом утолить свою жажду к авантюризму? Тоже мимо — им я страдал лет в пятнадцать. И нет у меня никакой адреналиновой зависимости — я не боюсь прыгать с парашютом, но и особого наслаждения не испытываю.
И убивать я тоже не люблю. Нет, пожалуй, мне нравится ощущение торжества и превосходства, когда в бою ты, а не тебя, но убийства сами по себе мне претят. Да, врагов нужно убивать, но не все кругом враги.
Так что же я забыл на этой чужой войне?
Ничего не забыл. Но очень стараюсь это сделать, очень стараюсь не вспомнить. Отупить свой мозг и память серой рутиной самой тяжёлой работы, что только можно представить. Это работа, братцы — очень тяжёлая, очень паршивая и совсем неромантичная.
Нет романтики в том, чтобы сутки сидеть по горло в болоте, ожидая, пока вражеские патрули не уберутся восвояси. Нет романтики часами жариться или наоборот промерзать до костей, мечтая лишь о лишнем десятке патронов. Тащить на себе под огнём раненого, который весит ничуть не меньше тебя, или бежать километр за километром в полной выкладке…
Ни хрена это не романтично. Утомительно это всё и грязно. И это не говоря уже о том, что кровь очень плохо отмывается. Как с одежды, так и с души…
…На краю зрения внизу в воде что-то промелькнуло.
Я повернул голову и слегка прищурился, напрягая зрение в опускающихся сумерках…
По воде мимо нас неторопливо продрейфовал чёрный шар, покачивая торчащими в разные стороны пятью короткими усиками-антеннами.
Странно, но почему-то я совсем не испугался. Да, это было абсолютно неправильно, но мной овладела какая-то странная задумчивая меланхолия. Ну, подумаешь — морская мина примерно образца начала двадцатого века, которая способна своей сотней килограммов взрывчатки утопить наше корыто… Эка невидаль.
Но спустя пару секунд разум всё-таки победил, и я, надсаживаясь, заорал во всю глотку:
— Мина по правому борту!!!
Народ на нашей посудине подобрался всё-таки тёртый — ни паники, ни лишней суеты не было. Но все тут же похватали оружие и высыпались на палубу, и, кажется, только я один, как стоял, так и оставался стоять на месте.
А чего рыпаться?
Этот усатый шарик морского дьявола нас уже миновал, а если бы не миновал, то наш небольшой старенький пассажирский лайнер утоп быстрее, чем мы успели бы даже мысленно произнести слово «шлюпка».
С другой стороны других-то предупредить надо — за нами-то не пустота, а ещё корабли…
Кто-то из наёмников с некоторой натугой вскинул к плечу ручной пулемёт М249, целясь в мину, но тут же получил лёгкий подзатыльник — видимо, от своего командира. Стрелять по мине? Мысль действительно крайне идиотская. И вдвойне идиотская, потому что при этом ещё и смертельно опасная — на таком расстоянии гидроудар от близкого взрыва, утопил бы нас с неменьшей эффективностью, чем при прямом контакте.
