О, с каким трепетом стал я всматриваться с того часа в окна каждой ванной комнаты в надежде увидеть лишенный одежд silhouette восьмидесятилетней престарицы! О, сколько вечеров провел я в одиноком вожделении, затаившись за деревом и обратив взор на спроецированный на занавесь профиль чьей-то прародительницы, самым деликатным образом сосредоточившейся на шамкающем потреблении своей пищи! Но какое жестокое разочарование, внезапное и молниеносное (tiens, donc, le salaud! каков мерзавец! обратите внимание) испытывал я при виде фигуры, выходящей из обманной кулисы театра теней и являющей с подоконника свое обнаженное естество пышногрудой танцовщицы с янтарными бедрами андалузской кобылицы!
Так месяцы и годы проводил я в ненасытной иллюзорной охоте за обожаемыми паркицами, устремленный к поиску, который, я знаю, берет неизгладимое в памяти начало с самого момента моего рождения, когда старая беззубая акушерка - результат бесполезных поисков моего отца, который в те ночные часы смог найти только ее, стоявшую одной ногой на краю могилы - извлекла меня из склизкой темницы материнского лона и при свете бытия показала мне свое бессмертное обличье молодой парки.
Я не ищу оправданий для вас, читающих эти записки ( la guerre comme la guerre), но хочу хотя бы объяснить, насколько фатальным оказалось стечение обстоятельств, приведшее меня к той победе.
Одна вечеринка, на которой в числе приглашенных был и я, оказалась жалким petting party, сборищем тискающихся парочек, составленных из молодых манекенщиц и еще не половозрелых университетских студентов. Чрезмерная похоть вызывающих красоток, откровенно предлагавших свои груди из расстегнутой в порыве танца блузы, не нравилась мне. Я уже подумывал бежать от этого банального торжища еще нетронутыми межножьями, когда тонкий звук, почти визг (разве можно словами выразить безумную высоту тона и сиплое угасание писка изнуренных голосовых связок, l'allure supr me de ce cri centenaire? этого столетнего крика на крайнем пределе?), трепетный вопль дряхлой старицы нарушил встретившую ее тишину. А в дверном проеме я узрел ее, ее лик далекой парки того предродового шока, ее личину, отмеченную воодушевлением хотливо вьющихся седых прядей; увидел покачивающееся на худых ногах окоченевшее тело, своими острыми углами топырящее ткань заношенного черного платья, безжалостно согнутый в дугу хрупкий абрис костлявого бедра, беззащитно выпирающего под стародавней строгостью почтенного вида юбки.
Хозяйка дома, заурядная девица, с подчеркнуто деланной учтивостью воздела глаза к небу и молвила: "Это моя бабушка".
Здесь заканчивается нетронутая часть рукописи. Как удалось понять из отдельных строк, которые еще можно было разобрать, дальше все происходило так. Через несколько дней Гумберт Гумберт похищает бабушку хозяйки дома и, усадив ее на раму велосипеда, устремляется с ней в Пьемонт. Сначала он помещает ее в приют для неимущих престарелых, где той же ночью овладевает ею, открыв, между прочим, что для старицы это не первый опыт. На заре следующего дня к стоящему в предрассветном садовом сумраке счастливцу подходит молодчик сомнительной внешности и невозмутимо спрашивает, действительного ли старица приходится Гумберту бабушкой. Обеспокоенный Гумберт съезжает вместе с бабусей из приюта и начинает головокружительную гонку по дорогам Пьемонта. Они посещают Ярмарку вин в Канелли, Праздник трюфелей в Альбе, принимают участие в дефиле масок в Кальянетто, заезжают на распродажу крупного рогатого скота в Ниццу Монферрато, на конкурс "Прекрасная Мельничиха" в Иврею, на соревнования по бегу в мешках по случаю праздника местного святого в Кондоле. В конце этого безумного метания по бесконечности гостеприимно принявшего его края Гумберт замечает, что его велосипед давно и невозмутимо преследует молодой первопроходец в седле мотороллера "Ламбретта", причем делает это совершенно не таясь. В городке Инчиза Скапаччино он отводит Нониту к мозольному оператору, на минуту отлучается купить сигареты, возвращается и видит, что старица оставила его и бежала с похитителем. Несколько месяцев Гумберт проводит в глубоком отчаянии, наконец, находит изменницу, уже постоянную клиентку института красоты, куда ее привел искуситель. На лице мойрицы нет ни единой морщинки, волосы сияют светлой медью, губы как свежий аленький цветок. При виде такого падения Гумберта Гумберта охватывает дикое сожаление и немое отчаяние. Не издав звука, он покупает двустволку и отправляется на поиски злодея. Находит недруга в кемпинге занятым добыванием огня трением одного о другой двух кусков древесины. Стреляет: один, два, три раза, все мимо, пока его не берут под белы руки два служителя в черных беретах и кожаных куртках. После решительного ареста Гумберта Гумберта приговаривают к шести месяцам заключения за незаконное владение оружием и внесезонную охоту.
парки (у древних греков - мойры) - Три латинские богини людской судьбы Нона, Децима и Морта. Первая прядет нить жизни, вторая - сматывает ее, третья - обрезает.
