- Все эта проклятая дыра! - с горечью воскликнул мистер Лимен. Он достал плитку жевательного табака, рассмотрел ее, собрался было откусить, но потом раздумал и убрал в карман.
Сжав кулаки, он смотрел на них, словно это были два больших камня.
- Хорошо, я расскажу вам, как это произошло. Расскажу вам все.
- Не стоит, если вы не хотите.
- Я уже был однажды женат, мисс Наоми. Был, черт побери. И в один прекрасный день моя жена просто взяла молоток и ударила меня прямо в лоб.
Мисс Фрэмуэлл порывисто вздохнула, словно в темноте обо что-то ударилась.
Мистер Лимен ткнул кулаком горячий воздух.
- Да, мэм, прицелилась и ударила в лоб молотком. Честное слово, весь мир словно взорвался передо мной. Все обрушилось на меня. Это было так, будто весь дом обвалился в одну кучу, на меня. Маленький молоток похоронил, слышите, похоронил меня! Было ли мне больно? Не знаю, не помню.
Мисс Фрэмуэлл ушла в себя. Она закрыла глаза, думала о чем-то, шевеля губами.
- Она сделала это так спокойно, - недоуменно произнес мистер Лимен. Просто подошла ко мне, когда я лежал на диване - был вторник, часа два пополудни - и сказала: "Вставай, Эндрю!" А когда я открыл глаза, стукнула меня молотком. О, боже...
- Но зачем? - спросила мисс Фрэмуэлл.
- Просто так, без причины. Она вообще была вспыльчивой.
- Но почему она решилась на такое?
- Я же вам говорю - просто так.
- Она была сумасшедшая?
- Возможно. Да, скорее всего.
- Вы подали на нее в суд?
- Нет. В конце концов, она не ведала, что творит.
- И не ударили ее?
Мистер Лимен прервался, заново переживая - так ясно, так подробно все, что он тогда почувствовал. Потом попытался передать словами.
- Нет. Я, помнится, встал... да, я встал и спросил: "Что ты делаешь?", а потом, спотыкаясь, пошел мимо нее к зеркалу. Я увидел дыру, очень глубокую, из нее текла кровь. Я выглядел, как индеец в боевой раскраске. А она, моя супруга, просто стояла и смотрела. Потом завизжала от ужаса, швырнула молоток на пол и выскочила из комнаты.
- И вы потеряли сознание?
- Нет, сознания я не потерял. Кое-как выбрался на улицу и пробормотал кому-то, что мне нужен врач. Потом сел в автобус, представляете, сам сел в автобус! И купил билет! И попросил высадить меня у первой же больницы. Все ахнули в один голос, честное слово. А потом навалилась слабость, и очнулся я, когда доктор обрабатывал мою голову, голую, словно наперсток, словно деревянная затычка от бочки...
Он поднял руку к своей отметине, ладонь осторожно запорхала поверх нее, как язык трогает то место, где недавно был зуб.
- Аккуратная работа. Сначала доктор глядел на меня так, будто в любую минуту я могу упасть мертвым.
- И долго вы пролежали в больнице?
- Два дня. Когда я понял, что ни лучше, ни хуже мне уже не будет, я встал и ушел. Но за эти два дня моя жена успела подцепить кого-то и смыться.
- О, боже мой, боже мой, - сказала, переводя дыхание мисс Фрэмуэлл. У меня сердце бьется, как птичка в клетке. Словно я сама все это видела, все слышала, все почувствовала, мистер Лимен. Почему, почему, почему она так сделала?
- Я уже говорил, не было никаких причин. Наверное, просто порыв.
- Но должен же быть повод?..
Кровь ударила ему в виски. Он почувствовал, как это место запылало, словно огнедышащий кратер.
- Не было никакого повода. Я просто мирно полеживал на диване, честное слово. Я люблю так полежать, сняв ботинки и расстегнув рубашку.
- У вас... у вас были другие женщины?
- Нет, никогда, ни одной!
- Вы не... пили?
- Рюмочку изредка, как это обычно бывает.
- Может, играли в карты или?..
- Нет, нет, нет!
- Боже мой, мистер Лимен, но ведь за что-то вас ударили! Так уж и ни за что?
- Все вы, женщины, одинаковы. Что бы вы ни увидели, всегда предполагаете самое худшее. Говорю вам, никаких причин не было. Видимо, ей попался под руку молоток, ну... и она нашла ему применение.
- А что она сказала, прежде чем ударить вас?
- "Вставай, Эндрю", и больше ничего.
- Нет, перед этим.
- Ничего. Ни слова за полчаса или час. А до этого она говорила, что надо бы купить то и это, но я ответил, что меня это не трогает. Меня тянуло полежать, я неважно себя чувствовал. Она не понимала, что мне может нездоровиться. И за этот час она успела свихнуться, схватить молоток и изувечить меня. Может быть, на нее подействовала смена погоды?
Мисс Фрэмуэлл задумчиво сидела в переплетении теней. Брови ее поднялись и вновь опали.
- Сколько времени вы были женаты?
- Год. Я точно помню - в июле мы поженились и в июле же я занемог.
- Занемогли?
- Да. Я работал в гараже. Потом подхватил радикулит и уже не мог днями напролет лежать под машиной. А Элли работала в Первом Национальном Банке.
- Понимаю, - сказала мисс Фрэмуэлл.
- Что?
- Ничего, это я так.
- Я спокойный человек. Не люблю много разговаривать. У меня беспечный, легкий характер. Я не транжирю деньги. Пожалуй, я даже бережлив. Даже Элли удивлялась этому. Я никогда не спорю. Бывало, Элли пилит меня и пилит, а мне - как об стенку горох. Я даже не отвечал. Просто сидел и спокойно слушал. Чего ради спорить и ругаться, правда?
Мисс Фрэмуэлл подняла глаза на освещенную луной голову мистера Лимена. Ее губы шевельнулись, но он не услышал ни звука.
Вдруг она выпрямилась, глубоко вздохнула и оглянулась вокруг, словно удивляясь миру, открывающемуся за крыльцом. С улицы донеслись звуки, будто кто-то включил их на полную громкость, до этого они были почти не слышны.
- Вы сами сказали, мистер Лимен, в спорах нет никакого толка.
- Верно! - воскликнул он. - Вот я - всегда спокоен, я же вам говорил...
Но глаза мисс Фрэмуэлл закрылись, губы сложились в странной улыбке. Он увидел это и умолк.
Порыв ночного ветра заставил затрепетать ее легкое летнее платье и рукава его рубашки.
- Уже поздно, - сказала мисс Фрэмуэлл.
- Всего лишь девять часов!
- Мне завтра рано вставать.
- Но вы так и не ответили мне, мисс Фрэмуэлл.
- Что? - она взмахнула ресницами. - Ах, да.
Она поднялась из плетеного кресла. Поискала в темноте дверную ручку.
- Мистер Лимен, я должна подумать.
- Хорошо, - сказал он. - Нет толку спорить, правда ведь?
Дверь закрылась. Слышно было, как она неуверенно идет по душному темному коридору. Он вздохнул и снова почувствовал у себя во лбу третий глаз, тот глаз, что ничего не видел.
Эндрю Лимен почувствовал смутную печаль, стеснение в груди, словно оттого, что слишком много говорил сегодня. Потом он вспомнил о белоснежной коробке, что дожидалась его в комнате, и оживился. Он открыл дверь и по темному коридору устремился к себе. Там он чуть не упал, поскользнувшись на гладкой обложке "Правдивых историй". Взволнованный, он включил свет, на ощупь откинул крышку и поднял парик с его ложа. Постоял перед зеркалом, вдыхая запах ткани и гуммиарабика, подтягивая, ослабляя и двигая парик, расчесывая его пряди. И вышел в коридор.
