Ознакомительная версия.
– Дитё дитём… – смущенно сказал Царапин. – Зимой дал я ему совковую лопату без черенка – дорожку расчистить. Пришел посмотреть – а он сел в лопату и вниз по дорожке катается… Таких не рожают, а высиживают!
– «Старт», ответьте «Управлению»! – включился динамик.
– Ну, наконец-то! – Акимушкин схватил микрофон. – Слушает «Старт»!
– Информирую, – буркнул Мамолин. – Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?
– Понял вас хорошо, – ошеломленно сказал Акимушкин. С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.
– Вот это мы стреляем! – вскричал он и перекинул тумблер. – «Шестая пушка», ответьте «Кабине»!
Жоголев откликнулся не сразу.
– Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, – сообщил Акимушкин. – И как тебе это нравится?
– Два удара – восемь дырок, – мрачно изрек Жоголев. – Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?
Царапин оглянулся на Акимушкина.
– У меня, Валера, вообще никто не прибежал, – сдавленно сказал тот. – Что будем делать?
– В штаб сообщил?
– Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..
– Ч-черт!.. – сказал Жоголев. – Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…
– Царапин, – позвал Акимушкин, закончив разговор. – Когда в штаб звонил – какие гудки были? Короткие? Длинные?
– Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… – Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. – Тише!..
Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжелые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров – бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперед, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку «смирно».
– Рядовой Петров… – задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, – по готовности… прибыл.
Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык…
Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору.
– За какое время положено прибегать по готовности?
Казалось, Петров не понимает, о чем его спрашивают.
– Я… – Он странно дернул шеей – то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. – Я через «Управление» бежал.
– Через «Управление»? – восхищенно ахнул Царапин. – А через Ташкент ты бежать не додумался?
– Почему вы бежали через «Управление», Петров?
– Фаланги, – хрипло сказал ефрейтор. – Вот…
И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие.
– Вот такие? – зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги.
– Ефрейтор Петров! – страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. – Вы хоть сами сознаете, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждет?
Петров неожиданно всхлипнул.
– Да? – дико скривив лицо, крикнул он. – Агаев напрямую побежал, а где он теперь?.. Я хоть добежал!..
И Акимушкину стало вдруг жутковато.
– Где Агаев?
– Я ему говорю: «Нельзя туда, ты погляди, какие они…» А он говорит: «Плевать, проскочим…»
– Где Агаев? – повторил Акимушкин.
– Они его убили, – с трудом выговорил ефрейтор.
– Кто?
– Фаланги.
Акимушкин и Царапин переглянулись.
– Черт знает что в голову лезет, – признался лейтенант. – Я уже думаю: а может, эта третья цель перед тем, как развалиться, какую-нибудь химию на нас выбросила? Опиумный бред какой-то…
– Противогазы бы надеть на всякий случай… – в тоскливом раздумье пробормотал Царапин, потом вдруг вскинул голову и зрачки его расширились.
– Там же еще Левша! – вспомнил он. – Петров! Когда подбегал, Левшу не встретил?
– Возле курилки ходит… – глухо отозвался Петров.
– Царапин, – приказал лейтенант, – иди посмотри. Предупреди, чтобы не удалялся от капонира, и… наверное, ты прав. Захвати противогазы. Петров, за пульт!
Царапин сбежал по лязгающей лесенке на бетонный пол. Плечом отвалив дверцу в огромных металлических воротах (руки были заняты сумками), он выбрался наружу. После пекла кабины душная ночь показалась ему прохладной. Над позициями дивизиона стояла круглая голубоватая азиатская луна. Песок был светло-сер, каждая песчинка – ясно различима. Справа и слева чернели густые и высокие – где по колено, где по пояс – заросли янтака. Сзади зудел и ныл работающим дизелем холм – мохнатый и грузный, как мамонт.
Ночь пахла порохом. В прямом смысле. Старт двух боевых ракет – дело нешуточное.
Озираясь, Царапин миновал курилку – две скамьи под тентом из маскировочной сети – и остановился. Черные дебри янтака здесь расступались, образуя что-то вроде песчаной извилистой бухточки. А впереди, метрах в пятнадцати от Царапина, на светлом от луны песке лежал мертвый рядовой Левша.
Некоторое время Царапин стоял неподвижно, потом пальцы его сами собой разжались, и сумки мягко упали в песок. Внезапно оглохнув или, точнее, перестав слышать зудение дизеля за спиной, он приблизился к лежащему, наклонился и осторожно тронул за плечо. Луна осветила детское лицо с остановившимися удивленно-испуганными глазами. Нигде ни ножевой раны, ни пулевого отверстия. Просто мертв.
И Царапин понял, что сейчас произойдет то же самое, от чего погиб Левша, но мишенью уже будет он сам. Ровный волнистый песок и луна – промахнуться невозможно. По логике следовало забрать оружие, документы – и перебежками, не теряя ни секунды, попробовать вернуться к холму. Вместо этого он совершил нечто, казалось бы, абсолютно нелепое и бессмысленное. Старший сержант Царапин и сейчас не смог бы толком объяснить, что его заставило тогда лечь рядом с телом Левши и притвориться мертвым. Потому что шаги он услышал лишь несколько секунд спустя.
Тихие, неторопливые, они не могли принадлежать ни офицеру, ни рядовому. Так вообще никто не ходит – что-то жуткое было в математически равных паузах между шагами. Ближе, ближе… Остановился.
Царапин перестал дышать. Кто-то стоял над ним, словно размышляя, откуда здесь взялись два мертвых тела, когда должно быть одно. Все стало вдруг чужим, враждебным, даже песок, на котором лежал Царапин, и возникло нестерпимое желание прижаться к мертвому Левше.
Время оцепенело. Казалось, эти секунды никогда не истекут. Наконец песок скрипнул раз, другой, и шаги мерно зазвучали, удаляясь в сторону холма, мимо курилки. «В капонир пошел», – со страхом понял Царапин, и пальцы сами собой сомкнулись на стволе карабина, лежащего между ним и Левшой. А тот снова остановился. Сейчас он откроет дверцу, войдет в капонир – и…
Ознакомительная версия.
