«Итак, с завтрашнего утра в штате Невада оформлением разводов займутся машины со щелевыми приемниками. Предполагается, что тридцать таких машин справятся с наплывом клиентов. Проситель должен ввести в приемную щель пятидесятидолларовую банкноту, затем, обращаясь в микрофон, ясным тихим голосом назвать свою фамилию, адрес и причину запрашиваемого развода, после чего крепко прижать большой палец правой руки к выдвинувшейся чувствительной пластине. Спустя шесть недель, проситель должен вернуться к той же машине, повторить описанную процедуру и, в выходную нишу выпадет решение».
«Спикер палаты Уолли Блайм после вчерашнего ребяческого выступления получил серьезную нахлобучку от общественной прессы и сети радиовещания. Репортер, поднявший вопрос, как и другие, полагает, что рок для подростков и стрельба горохом слишком плохие заменители достойного поведения общественного лица на высоком посту. Единственное, что может оправдать Блайма, это лишь то, что кто-то приказал ему сделать это. И это, друзья мои, мы услышали от человека, который два года назад разбил четырнадцать окон на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке, прежде чем его задержала полиция. Его оправдание в тот раз было таким же. Уолли, вот вам совет друга. Этот репортер считает, что вам самое время вернуться к частной жизни».
«Ларри Рой, любимец государственного телевидения, сегодня выпрыгнул или выпал с сорок первого этажа нью-йоркской гостиницы „Нью-Йорк сити“. Мелли Мьюроу, седьмая жена Ларри Роя, заявила полиции, что она не допускает и мысли о наличии каких-то причин для самоубийства, разве что полный упадок сил вследствие переутомления от чрезмерной работы. Если радиослушатели помнят, Мелли — рыжеволосая женщина — три месяца назад играла в высшей степени значительную роль в разводе Франца Стивэла, композитора и дирижера. Ларри Рой был ее шестым мужем».
«Марта Нидис, владелица гостиницы в Джерси-сити, в прошлый вторник убившая молотком для отбивания бифштексов семерых постояльцев в постелях, все еще находится на свободе».
«В Мемфисе с дебютантки Гэйлы Деннисон было снято обвинение в убийстве своего телохранителя. Это известие вызвало у нее слезы радости».
«Сегодня на Абердинском испытательном полигоне в Мэриленде психологи из правительственной комиссии пришли к согласию относительно диагноза болезни добровольно поступившего на военную службу капрала Брендта Рейли, десять дней назад открывшего огонь из самолетной пушки по аэродромным сооружениям, убив при этом семнадцать человек и ранив двадцать одного».
«А вот новости более легкого содержания.
Пьеру Бреве, французскому художнику, угрожает серьезная опасность. Разгневанные американские женщины жаждут подвергнуть его линчеванию. Он находится в нашей стране уже три дня. На днях в разговоре с репортерами он сообщил, что искренне одобряет новые купальные костюмы француженок, состоящие только из узеньких лифчиков, но побывав вчера на пляже Джоунс Бич, он заявил, что это — слишком смелый стиль купальника, без которого наша страна может обойтись. Он подчеркнул, что это его убеждение, а его убеждения непоколебимы. Может быть, это только шутка, Пьер?».
«Вы только что прослушали Мелвина С. Линна, телекомментатора программы новостей „Мед Уилкинса“, А теперь вы кое-что услышите. И знаете что? Вы, выпивающие свой первый полный стакан золотого меда Уилкинса из бутылки с удобным, по форме губ, горлышком. Сегодня у вас свидание, которого вы ждали. Большое важное свидание с одной и единственной. Возьмите бутылочку меда Уилкинса и ей. Тогда вы можете быть уверены, что вы вдвоем насладитесь одним из самых…».
Бад Лэйн тихо выругался и выключил радио. Голос, рекламирующий напиток «Мед Уилкинса» умолк. Бад облегченно вздохнул.
— Только не меду, — сухо сказала Шэрэн Инли. — А вот попить пива не помешало бы. Если только вы сможете это устроить.
— Я разбудил вас этим шумом? Извините.
— Это не вы разбудили меня. Меня разбудил коварный масляный вкрадчивый голос Мелвина С. Он вполз в мои сны, облизываясь от предвкушения дешевого виски, Бад. Я прислушивалась к нему и понимала, что мы живем в эпоху упадка, и Мелвин С. — ее пророк. Интересно, что вынуждает его делаться таким масляным по поводу хорошенького сочного убийства молотком?
— Вы все время работаете, Шэрэн, правда? Вы — всегда психолог. — Бад ощутил на себе ее взгляд.
— А вы всегда сторонитесь психологии. Когда вы говорите о ней, в вашем голосе всегда слышится горечь. Почему?
— Если я начну объяснять свое отношение к психологии, то влезу в дискуссию. Впереди, похоже, место, где есть пиво. Как там наш парень?
Шэрэн встала коленками на переднее сиденье и перегнулась за спинку, и Бад начал притормаживать; где-то далеко впереди заморгал неоновый знак. Тем временем Шэрэн повернулась и со вздохом плюхнулась на сиденье.
— Он продержится без побудительного укола еще часа три. Лучше бы припарковаться там, где потемнее, чтобы никто не сунул сюда носа.
На большой стояночной площадке находилось несколько сияющих лаком новеньких автомобилей, куча запыленных «тачек», несколько грузовичков и пара огромных трансконтинентальных автопоездов. Бад поставил машину около довольно чахлых дубков и заботливо запер машину. Пытаясь размяться, он выпрямился и потянулся. Шэрэн, стоя поблизости, исключительно по-женски пыталась оглядеть себя сзади, бросая взгляд через каждое плечо, чтобы оценить насколько ужасно помялась юбка. Ночной ветерок облепил ее тело, выставив напоказ соблазнительные линии бёдер и ножек. Бад, с удовольствием разглядывавший ее фигуру, почувствовал возбуждение, но одновременно с этим и близость ловушки. Биологической ловушки. Природа дает стройное тело, свежую кожу, юность и детородную способность, выставляет все это на обозрение и уговаривает: «Вот то, что ты хочешь». И пульс тут же на это реагирует.
В вечернем воздухе разносились гнусавые завывания музыкального автомата: «… а на самом деле она никогда не говорила, что любит меня…».
Во внутреннем дворике на каменном полу, еще хранившем тепло солнечных лучей, стояли металлические столики. Бад подвинул стул для Шэрэн и направился в помещение, пытаясь не обращать внимания на затекшие ноги и прикрывая рукой зевок.
Внутри веселились, раздавался женский смех; под столами стояли ящики с безалкогольными напитками, так чтобы из них легко было доставать бутылки. Бад подошел к стойке, где наливали пиво и стал терпеливо дожидаться бармена. Им оказался высокий, обожженный солнцем человек с костлявым лицом. Широкий козырек, сползающий на серые брови, не мог скрыть странного взгляда, мягкого и властного одновременно. На мужчине была мятая, цвета хаки, охотничья куртка, а под ней поблекшая голубая рабочая рубашка с расстегнутым воротом.
