Каллахан как будто почувствовал его взгляд: он вскочил и кулачищем стукнул Финеаса по спине, чуть не выбив у того плохо подогнанный вставной зуб.
— Фин Потс, ты, старый ворчун! С возвращением! — Финеас снова получил удар в спину и закашлялся, пытаясь дотянуться и потереть ушибленное место. Мало того, что Каллахан — богохульник и спорщик, так еще приходится терпеть эти его любимые шуточки. И почему он не мог просто уйти на пенсию, как все нормальные люди?
— Мистер Слоун! — с трудом прохрипел Финеас.
— Привет, Фин, — отозвался Слоун. Его грубое лицо расплылось в усмешке. — Оставь его в покое, Каллахан. Еще один такой дружеский тычок, и мне придется искать другого чертежника. Пошли, Фин. Пока ты был нездоров, для тебя скопилась чертова уйма работы.
Слоун повел его вокруг составленных в ряд столов, за которыми ярко накрашенные девицы деловито печатали на машинках, и дальше по коридору — в чертежную. По дороге Слоун перекинулся парой слов с сотрудниками, всякий раз заставляя Финеаса вздрагивать. Да уж, ругаться его начальник не перестал: чем дальше, тем становилось только хуже.
— Мистер Слоун, не могли бы вы…
— Не употреблять таких слов? — закончил за него Слоун и усмехнулся. Фин, это не в моих силах. У меня слишком хорошее настроение. Дела идут превосходно, фортуна благосклонна ко мне. А ты как себя чувствуешь?
— Все в порядке, спасибо, — Финеас запнулся, вспомнив об их предыдущем разговоре, который так его встревожил. — Вы сказали, что я был… нездоров.
— Не бери в голову. Ты проработал на меня двенадцать лет, и я не собираюсь удерживать твою зарплату всего за какой-то месяц отсутствия. Немного жаль, что тебя не было, мы так в тебе нуждались, но ведь с кем не бывает. Давай просто забудем об этом, ладно? — Он отмахнулся от возражений Финеаса и стал рыться в чертежах. — Вот, начни-ка с этого. Тут внесено несколько изменений, но вообще-то план очень похож на те, что мы делали раньше. Нечто подобное мы строили в Освего, в тридцать седьмом. Единственная трудность для тебя будет в том, что теперь используется новая сталь, но здесь ты можешь найти все ее технические характеристики.
Финеас взял со стола инструкцию, пробежал ее глазами и удивленно моргнул. Это совершенно неприемлемо.
Какое бы отвращение ни питал он к своей работе, он был прекрасным чертежником и достаточно разбирался в генеральных планах, чтобы понимать, что подобное совершенно невозможно.
— Но двухдюймовые балки вот здесь…
— Все в ажуре, Фин, прочность этих балок в двенадцать раз больше той, к которой ты привык. Кстати, это дает возможность воплощать в жизнь очень интересные проекты. Ты просто делай как я сказал, а я потом сам все проверю. Кое-что изменилось, пока ты лежал в бреду. А теперь мне надо бежать, время чертовски поджимает. Пока, до скорого! — Он протиснулся в дверь, потом сунул голову обратно в комнату и поднял бровь. — Как насчет совместного ланча? Должен же кто-то помочь тебе освоиться.
— Как пожелаете, мистер Слоун, — согласился Финеас. — Но не могли бы вы…
— Не чертыхаться? Конечно, о чем разговор. Только никаких в этот раз споров на религиозные темы. Будь я проклят, мне моя жизнь нравится такой, какая есть.
Слоун удалился, оставив Потса одного. Финеас не мог сосредоточиться, когда в помещении находился кто-то еще, и на работе у него всегда был отдельный кабинет.
Значит, он был болен, даже бредил, так получается?
Хм, это многое объясняет. Финеас слышал, что подобные вещи иногда вызывают провалы в памяти. Лучше уж такое объяснение, чем никакого. С чувством облегчения он выбросил эти мысли из головы, отметив про себя, что нужно покаяться в грехе, раз он этим утром потерял веру в промысел божий.
Финеас грустно покачал головой и с должной покорностью приступил к работе. Поскольку ему явно было предопределено провести свою скромную жизнь за черчением, он будет чертить, не жалуясь и не предаваясь скорби.
Затем его рейсфедер начал царапать бумагу. Финеас вытер и отрегулировал его, не найдя никаких дефектов, но рейсфедер все равно продолжал негромко скрипеть, нервируя его. Если бы Финеас верил в теорию эволюции, он сказал бы, что доставшиеся ему от предков волосы встают дыбом, — но такие еретические мысли были ему несвойственны. Что ж, он не из тех, кто жалуется. Он разжал стиснутые зубы, ища терпимость и покой внутри себя.
Затем из-за двери вновь донесся стук телетайпа, и Финеасу пришлось сдержать невольную дрожь, чтобы не испортить работу. Терпи, все эти муки вознаградятся!
Наконец он обратился к единственному успокоительному средству: размышлениям о судьбе еретиков и грешников. Конечно же, ему было жаль их, горящих в вечном огне и молящих о глотке воды, которого они никогда не получат. Он очень сочувствовал этим бедным потерянным созданиям, как и должно всякому праведному человеку. Однако же им был дан шанс, которым они не смогли как следует распорядиться, так что все справедливо.
С нездоровым интересом Финеас рисовал в своем воображении ад, каким он представлялся его суровым предкам-пуританам. Для него это было нечто вполне реальное. Финеас так погрузился в раздумья, что почти не замечал боли в большом пальце ноги, — ему жал дешевый ботинок.
Снаружи, в офисе, Каллахан напевал что-то себе под нос, и Финеас узнал мотив. Однажды этот безбожник явился на работу вдребезги пьяным, и прежде чем его отправили домой, он зажал Финеаса в углу и проорал ему эту песню от начала до конца. Теперь же, вместе с мелодией, в измученный мозг бедного Финеаса настойчиво просачивались и слова. Все попытки отвлечься были тщетны.
Не помогала даже молитва. Тогда Финеас представил Каллахана среди пытаемых грешников: это помогло значительно лучше.
— Карандаши, шнурки, бритвенные лезвия? — раздалось за его спиной. Финеас вздрогнул от испуга и едва не упал со стула. Возле двери стоял одноногий горбун с кучкой дешевых товаров. — Карандаши? — повторил он. Всего за пять центов штука. Помогите бедному калеке. — Ухмылка на его лице противоречила жалобному тону.
— Нет, никаких карандашей! — Финеас содрогнулся, когда горбун проковылял к окну и выплюнул кусок жевательного табака. — Почему бы вам не обратиться в какое-нибудь благотворительное заведение? Более того, нищим не разрешается здесь находиться.
— Я не нищий, — отозвался калека с таинственной улыбкой, кладя в рот новую порцию табака.
— Тогда обратись к Господу, и тебе воздастся.
Человек от рождения и до смерти обречен на тяжкий труд в этом жестоком мире: он должен тяжко трудиться, дабы обрести царствие небесное. Финеас не собирался лишать этого невежду его ничтожного шанса на спасение, потакая его лени.
