В девять вечера нас стало клонить в сон и,забравшись в палатку, мы нырнули в спальник. О, как здесь тепло, а снаружи ребята мерзнут на довольно сильном морозе... Где-то вдалеке послышались голоса. Я встрепенулся и прислушался: "Не обращай внимания, - успокоили меня, обычные проделки воображения и падающей воды". Смущенный, я натянул край спальника на ухо и заснул.
На меня сел слон - смертельно испугавшись, я мучительно напрягся и открыл глаза. Кошмар исчез, но чувство раздавленного червя, теперь уже наяву, отнюдь не улетучилось вместе с остатками сна. Тяжесть на спине стала невыносимой - я замычал, пытаясь выпростать руки из спальника. "Артем, проснись! Похоже, мы навалились на Ларика," - это обо мне. Слава богу, тяжесть сползла с меня - я пулей вылетел из спального мешка и включил фонарик. Небольшой уклон пола пещеры! - вот чего я не приметил с вечера. Оба моих товарища, вертясь во сне, прижимали и прижимали меня к борту палатки, пока я не перестал скатываться из-под их сползающих тел, и наконец, благополучно разместились на мне. Сердце перестало выпрыгивать из грудной клетки погасив свет, я полез обратно в тепло, сердито выдернув из-под кого-то свои ботинки и положив их себе под голову. Но теперь я безнадежно проснулся, и вновь задремать непросто. Непроницаемый мрак задышал громко и сипло. "Э-э-э",- закричало где-то внизу, сверху послышались шаги, и все стихло. Нет, опять кто-то кричит. Хватит, меня не проведешь - о подземных иллюзиях я наслышан. Внутренний ехидный голос напомнил, что и о Белом Спелеологе я тоже слышал. Окончательно рассердившись на собственную робость, я прижался к чьей-то спине и растворился в сновидениях.
Рассвет для нас так и не настал. В одиннадцатом часу меня растолкали и, сунув под нос светящийся циферблат, потребовали действий. За исключением ночного эксцесса, все было замечательно: тело не ломило от холода, желудок не играл походный марш, и голова была на удивление легкой. Выглянув из палатки, я заулыбался: Женя уже колдовал над гексокухней, совершая загадочные манипуляции; Артем, нахмурившись, осматривал отсыревшие за ночь батареи - такая забота чертовски приятна: из всех нас только у меня фонарик работает на батареях.
Весь день, точнее часы, в течение которых на поверхности светило солнце, мы карабкались по карнизам, ползали в грязи, прыгали с уступов, застревали в узостях, осматривая окрестности. Злосчастный потерявшийся гигантский зал отыскался, лишь только мы отошли от лагеря метров на тридцать, преподнеся нам сюрпризом крохотную наряженную новогоднюю елочку, оставленную, очевидно, побывавшими здесь до нас спелеологами. Слабого света фонарика едва хватало, чтобы вырвать из темноты вздымающиеся стены, покрытые белоснежными сверкающими наростами гипса. Потолок терялся в непроглядном мраке, окутавшем недоступные глазу красоты. То же, что было подвластно взгляду, являло собой изумительное зрелище: огромные валуны, источенные водой и словно покрытые тайными письменами, плясали в мечущихся лучах света, кремово-желтые сталактиты хищными зубами пригвождали потолок к полу, красноватые разломы змейками взбегали по иссиня-черным скалам. Как же мы были разочарованы, когда уже по дороге домой нам сказали, что гигантский зал расположен всего лишь в полусотне метров от зала голубых сталагнатов, стены которого покрыты каменными цветами.
Ближе к вечеру нас разыскала вторая штурмовая тройка, и, обменявшись впечатлениями, мы двинулись в обратный путь, пожелав счастливых поисков остающимся. Спускаться много легче - еще в Москве мы удивлялись тому, что пещера вопреки обыкновению уходит вверх от входа - и, непринужденно скользнув с уступа рядом с водопадом, через три часа оказались на поверхности. Сквозь узкую щель по ледяной дорожке я протиснулся последним и застыл рядом с ребятами в немом восхищении. Звездное небо сводом пещеры нависло над нашими головами, черные деревья сталагнатами спаяли небосвод с заснеженной землей, соседний хребет крутым разломом распорол дальнюю стену пространства, украсив ее темными подтеками длинных теней. Редкие звезды кристаллами кальцита мерцали под потолком. Холод растекся серым покрывалом по складкам горы.
Спотыкаясь о ветки на пути к наземному лагерю, Артем вслух сравнивал нас с астронавтами, находя все больше и больше сходств в нашем облике: мгновенно замерзшая мокрая одежда поверх гидрокостюмов, каски, увенчанные фонариками, транспортные мешки у каждого в правой руке, неуклюжие движения. А мне было все равно: глаза слипались, заснеженный лес застыл, скованный морозом. В очередной раз споткнувшись, я решил, что на четвереньках идти удобнее, и лишь сильная рука, поднявшая меня на ноги, напомнила о прямоходящем способе передвижения.
Наземный лагерь встретил нас свежим молоком. У меня не хватило сил поинтересоваться, откуда оно взялось - да и какая разница, ведь молоко - это прекрасно и без истории происхождения. Я пил молоко и слабыми протестами засыпающего мозга тихонько отгонял мысли о необходимости вылезать из гидрокостюма, раздеваясь на морозе...
Университетская (Сев.Осетия), 1991
