— Нет, не сможет! — воскликнул я. — Если даже она и запомнит программу решения всех типичных задач, она не сможет сама выбрать нужную программу.
— Правильно! Было и так. Машине задавали условия задачи и затем сопровождали их коротким кодом, в котором говорилось, например: «Решать по программе номер двадцать». И она решала.
— Ну, здесь и кончаются все чудесные мыслительные способности вашей машины! — воскликнул я.
— Наоборот, здесь-то и начинается самая интересная работа по усовершенствованию таких машин. Вы понимаете, почему машина, которой задали исходные данные задачи, сама не может выбрать программу работы?
— Конечно, понимаю, — оказал я. — Потому, что сами цифры, которые вы ей задали в виде последовательности импульсов, ничего не говорят. Ваша машина не знает, что с ними делать. Она не знает ни условия задачи, ни того, что требуется. Она мертва. Она не способна анализировать задачу. Это может сделать только человек.
Пассажир в полосатой пижаме улыбнулся, прошёлся по купе. Затем вернулся на своё место и закурил. После минутного молчания он продолжил свой рассказ:
— Было время, когда я думал точно так же, как и вы. Действительно, может ли машина заменить человеческий мозг? Может ли она выполнять сложнейшую аналитическую работу? Может ли она, наконец, думать? Конечно, нет, нет и нет. Так мне казалось. Это было в то время, когда я только приступил к конструированию электронных счётно-решающих машин. Как много с тех пор изменилось! Как мало нынешняя электронная машина походит на прежнюю! Раньше такая машина представляла собой сооружение, занимающее огромное здание. Вес её исчислялся сотнями тонн. Для работы ей требовались тысячи киловатт энергии. А количество радиодеталей и радиоламп! По мере усовершенствования машин неудержимо росли их размеры. Они становились электронными гигантами, которые, хотя и решали сложнейшие математические задачи, увы, нуждались в постоянной опеке человека. Несмотря на все усовершенствования, это были тупые, бездумные чудовища. Временами мне казалось, что такими они останутся навсегда… Вы, конечно, помните первые сообщения об электронных машинах, которые переводили с одного языка на другой? В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году одновременно у нас и в Америке были созданы машины, которые переводили журнальные статьи по математике с английского языка на русский и с русского на английский. Я читал несколько переводов и нашёл, что они не так уж плохи. В то время я полностью посвятил себя машинам, которые выполняют нематематические операции. В частности, более года я занимался изучением и конструированием машин для перевода.
Нужно сказать, что силами одних только математиков и конструкторов построить такие машины было бы невозможно. Огромную помощь нам оказали лингвисты, которые помогли составить такие орфографические и синтаксические правила, что их можно было закодировать и поместить в долговременной памяти машины в качестве программы действия. Не буду рассказывать о тех трудностях, которые нам пришлось преодолеть. Скажу только, что в конце концов удалось создать электронную машину, которая переводила русские статьи и книги любого содержания на английский, французский, немецкий и китайский языки. Перевод выполнялся с той же быстротой, с какой русский текст печатался на специальной пишущей машине. Эта машина вырабатывала и необходимый для перевода код.
Во время работы над усовершенствованием одной из переводческих машин я заболел и провалялся в больнице около трех месяцев. Дело в том, что во время войны я командовал радиолокационной станцией и при налёте немецкой авиации был контужен, перенёс тяжёлое сотрясение мозга, и это давало, да и сейчас даёт себя знать. Так вот, именно тогда, когда я работал над новым типом электростатической памяти для электронных машин, с моей собственной памятью начало твориться что-то не совсем ладное.
Знаете, случалось так: видишь человека, которого хорошо знаешь, а как его зовут, вспомнить не можешь. Лежит перед тобой какой-нибудь предмет, а ты забыл, как он называется. Или прочтёшь слово и не понимаешь, что оно значит, хотя слово тебе хорошо знакомо. У меня это и сейчас бывает, но не так часто… А тогда это стало просто катастрофой. Как-то раз понадобился карандаш. Я позвал лаборантку и говорю ей: «Принесите мне, пожалуйста, вот это… Ну, как его… то, чем пишут». Она улыбнулась и принесла мне ручку. «Нет, — говорю, — мне нужно другое». — «Другую ручку?» — «Нет, — говорю, — другое, чем пишут». Я сам испугался той бессмыслицы, которую говорил, и, видимо, испугал и её. Она вышла в коридор и громко оказала одному инженеру: «Скорее зайдите в комнату и посмотрите на Евгения Сидоровича. Он заговаривается». Вошёл инженер. А я стою перед ним и не знаю, кто он такой, хотя работаю с ним уже три года. «Э-э, батенька, ты, кажется, заработался, — оказал он. — Посиди минутку спокойно, я сейчас приду». Он пришёл с врачом и двумя молодыми сотрудниками института, и они вывели меня из комнаты, усадили в машину и отвезли в клинику.
В клинике я познакомился с одним из крупнейших невропатологов нашей страны, Виктором Васильевичем Залесским. Я называю его имя потому, что знакомство с ним сильно повлияло на всю мою дальнейшую судьбу.
В больнице Виктор Васильевич долго меня осматривал, выслушивал, выстукивал, ударял молоточком по коленке, водил карандашиком по спине и затем, похлопав по плечу, сказал: «Ничего, это пройдёт. Это у вас…» — и он произнёс какое-то латинское слово.
Лечение заключалось в ежедневных прогулках, прохладных ваннах и в снотворном на ночь. Выпивая порошки люминала или нембутала, я засыпал и утром просыпался как после глубокого обморока. Мало-помалу память стала восстанавливаться.
Однажды я спросил Виктора Васильевича, для чего мне дают снотворное. «Когда вы спите, мой дорогой, все силы организма направлены на то, чтобы восстановить нарушенные в вашей нервной системе линии связи». Услышав это, я спросил: «О каких линиях связи вы говорите, Виктор Васильевич?» — «О тех самых, при помощи которых передаются все ваши ощущения в мозг. Вы, кажется, специалист по радиотехнике? Так вот, вы, ваша нервная система, грубо говоря, весьма сложная радиотехническая схема, в которой повреждены кое-какие проводники».
Помню, после этого разговора, несмотря на снотворное, я долго не мог заснуть.
Во время следующего обхода я попросил Залесского дать мне что-нибудь прочитать о нервных связях в живом организме. Он принёс мне книгу академика Павлова «О работе полушарий головного мозга». Я буквально проглотил эту книгу. И, знаете, почему? Потому что я в ней нашёл то, что давно искал, — принципы построения новых, более совершенных электронных машин. Я понял, что для этого нужно стремиться копировать структуру нервной системы человека, структуру его мозга.
