Широкое белое полотно было исчерчено неровными строчками.
Формула, понял Василий Васильевич. Вот оно что, это формула.
Он внезапно успокоился, хотя формула была совершенно ему неясна, и сосредоточенно потер подбородок мизинцем. Длинные крючки интегралов, жирная прописная сигма... Каждый знак а отдельности был понятен, но все вместе выглядело сущей абракадаброй, и старая, забытая тоска уколола его. Как в те времена, когда он влюбился, бросил учебу и был счастлив, но все равно тосковал.
- ...Неизбежное разложение при переходе, - сказали за экраном.
- Правильно, - ответил низкий, ровный голос. "Удивительно знакомый голос", - подумал Василий Васильевич. Он все смотрел на формулу - как будто в ней была разгадка этих странностей.
Луч прожектора мигнул, стало темно. На экране - комната. Просторный кабинет, книжные полки по трем стенам, переносная лестница. На большом столе горит неяркая лампа, и людей почти не видно. Они прячутся в тени глубоких кресел и ждут чего-то, опустив седые головы. Неподвижные, туманные, как на любительской фотографии. Стучат часы, и в светлом круге на столе - рукопись, надкусанное яблоко и стопочка чистой бумаги.
- Все равно, - говорит тот же знакомый голос. - Дело надо закончить. Переход человек - человек...
Дальше Василий Васильевич не расслышал - то ли хмель его закружил, то ли что другое, непонятное, - как будто его стул стремительно проваливался в бездонную шахту, и вдоль гулкой ее черноты отдавались гулкие голоса ухали, бормотали, грохотали в самые уши... И, единым мигом пролетев мимо них, Василий Васильевич опять сидел твердо на стуле и переводил дух.
На экране что-то изменилось. То, чего ждали эти двое, наступило. Они стояли посреди кабинета на толстом ковре, глядя друг на Друга в упор. Справа - Бронг, слева - Риполь. Их имена Василий Васильевич узнал неизвестно откуда - ничего не выражающие, птичьи имена...
- Повторяю, - говорит Бронг. - Я хочу опробовать на себе трансляцию человека.
Он отходит в глубину комнаты, и, когда аппарат показывает крупным планом его лицо - неясное, как скверное клише, с темными глазницами, Поваров вздыхает и сжимает подлокотники.
Несколько секунд тишины, потом Риполь говорит просительно.
- Это шутка.
- Нет.
- Я отказываюсь слушать. Безответственность, безумие...
- А, бросьте, Рип. Разве я похож на сумасшедшего? - легко отвечает Бронг.
- Не знаю, - угрюмо говорит Риполь.
- Ну, вот, не знаю. Ладно. Я не надеялся, что вы согласитесь сразу. Давайте по пунктам. Первое. Мы передавали всю гамму - от амебы до шимпанзе. Передавали кроликов на пятьсот километров. Приспело время проверить аппараты на Homo Sapiens? Да или нет?
- Не знаю, говорю вам - не знаю!
- Врете. Давно пора. Вы надеялись, что я выкручусь, обойду принцип дополнительности, найду способ передавать, не уничтожая образец? Так? Молчите? Вы проверили формулу? Созидание - знак равенства - уничтожение. Кого же нам уничтожить во имя науки? Симплицию? Ваш ответ, Риполь...
- Господи! - говорит Риполь с отчаянием. - Зачем все доводить до абсурда? Нельзя - значит, нельзя.
- И опять врете. Можно. Это назрело, как фурункул. Если мы завтра не разобьем аппарат кувалдой, послезавтра туда засунут бедняка - за деньги. Или каторжника. Проверят! Рип, мы же не фашисты, мы врачи в конце концов. Надо уж нам, если начали, дружок... Будет Бронг-дубль. И ничего страшного.
Он улыбается и заканчивает церемонно:
- Я бы вас не беспокоил просьбами, но кто-то должен управлять аппаратом.
- Хорошо... Назрело, как фурункул... краснобайство! Я должен управлять процессом, который превратит великого ученого в полуидиота. Это ужасно, разве вы не понимаете?
- Ужаснее отступить у самой цели. Мы двадцать лет работали на одну цель... Послушайте, как это звучит: "Передача человека на расстояние", доктора медицины Бронг и Риполь, Передача человека... Сегодня же ночью поставим опыт, Риполь.
- Бред... Бред и бред! В конце концов почему вы, а не я?
- Мое право, - отвечает Бронг, и Риполь пожимает плечами: все верно, это его право.
...Поварова опять закружило, но не так сильно, как первый раз, и он различает голоса в гулком пустом пространстве:
- Что... делать... дальше... - грохочет голос Риполя.
- Клиника Валлона... место оплачено... потеря памяти... потеря памяти...
- Старческая потеря памяти, - слышит Василий Васильевич. Он вытирает лоб рукавом пиджака. Кажется, прошло...
- Невинный диагноз, - продолжает доктор Бронг. - Через год-два я вылечусь. Валлон прославится... Я не верю, что интеллект исчезнет при переходе. Что-то должно остаться, какие-то следы. Кот Цезарь меня узнал, бедняга шимпанзе не разучился есть ложкой, а Бронг...
- Начнет говорить по-русски или на санскрите.
- Хотя бы. Я неплохо знаю русский...
Стучат в дверь. Врачи поспешно садятся - старший слева у стола, младший немного поодаль.
- Ритуальное действо, - ворчит Бронг. - Войдите, сестра.
Девушка в белом халате ставит поднос на письменный стол.
- Кофе... Доктор, вы не съели свое яблоко!
- Не съел. Как всегда.
Девушка смеется. Она очень хорошенькая, и Василий Васильевич первый раз легко вздыхает и поднимает брови. Удивительно милое личико!
- Придется съесть, доктор, - она решительно включает верхний свет и берет яблоко со стола.
- Предложите доктору Риполю.
- Опять! Такое превосходное яблоко...
- Сестра Симплиция, скажите, кто это? - Риполь встает, руки в карманах. - Вот, вот, этот господин, который отказывается от вашего яблока.
- О! - Симплиция улыбается. Крупным планом ее хорошенькое личико, а потом хмурое лицо Бронга.
- Этот господин - мой шеф, величайший ученый нашего времени. Создатель машины "Диадор", биологического диссоциатора-ассоциатора. Но это секрет. Угодно спросить что-нибудь еще?
Бронг поворачивает лицо, и Василий Васильевич в изумлении, почти в ужасе смотрит на свои худые пальцы, трогает свои щеки, закрывает глаза, чтобы не видеть, потому что лицо на экране - его лицо, и его пальцы лежат на его щеке. Он открывает глаза и, как в дурном затяжном сне, ясно видит свои морщины, резко прочерченные от носа вниз, и тонкие губы, и даже свою повадку - доктор Бронг задумчиво водит мизинцем по подбородку.
- Никогда бы не поверил, - бормочет Василий Васильевич и внезапно находит различие. Конечно! Полного сходства не бывает, это исключено, и вот, пожалуйста, у двойника прямые брови, а сам Василий Васильевич всегда гордился одной своей черточкой - левая бровь у него приподнята и чуть изогнута, и это придает его лицу тонко-скептическое выражение. "Нечто дьявольское", - как говорила Нина, и сейчас он будто слышит ее голос: "Ты у меня - красивый".
"Боже мой, это сущий бред, - думает Поваров, - шляпка, кассирша, двойник, и причем тут Ниночка?"
