Я перебрал в уме все возможные варианты.
Самоубийство? Исключено, так как задушить самого себя с такой свирепостью просто невозможно.
Девушка убита где-то в другом месте, а потом принесена сюда? Но и в этом случае убийца не смог бы выбраться из комнаты.
Сообщник извне? Кто тогда закрыл дверь на ключ изнутри? Малу? Но она погибла сразу, убийца жестоко расправился с ней… не без того, однако, чтобы перед этим не попользоваться ее прелестями.
— Вы уверены, что она пришла вчера вечером к себе с мужчиной?
— Никаких сомнений на этот счет, господин инспектор. Я видела его столь же отчетливо, как сейчас вас.
— Как выглядел этот человек?
— Э-э-э… высокий брюнет, усы щеточкой, родинка вот тут — между глазом и левым ухом, в петлице — розетка Почетного легионаnote 1.
— Все?
— Ах, нет. Когда… когда он сунул мне… банкнот, я заметила, что у него не хватает кончика мизинца на правой руке.
— Кончика мизинца? Вы уверены в этом?
— О! Разумеется. Я даже подумала…
— Ладно, ладно. Пожалуй, хватит. И вы не видели, как этот мужчина выходил от нее?
— Нет. Я прибиралась на лестнице уже за полночь. Он просто не мог пройти незаметно.
— Хорошо, что было потом?
— Заснула я в эту ночь очень поздно. Так что наверняка услышала бы его шаги.
— Ну, это как сказать! Он ведь мог спускаться очень осторожно.
— Исключено! Последние три ступеньки лестницы так скрипят, что я всегда реагирую на этот звук. Сплю — и все равно слышу. Я даже как-то сказала хозяину…
— Конечно, конечно… А если вверх?
— Что «вверх»?
— Предположим, он не спустился из комнаты Малу, а поднялся.
— Но все номера заняты. Так что…
— Действительно.
— Впрочем, он не мог ни подниматься, ни спускаться, потому что не выходил ни через дверь, ни через окна.
Да, классическая тайна запертой изнутри комнаты, в которой совершено преступление. Онорин в логике не откажешь.
Судебно-медицинский эксперт определил, что смерть Малу наступила примерно в двадцать три часа тридцать минут.
Не много же времени потребовалось этому типу с укороченным мизинцем, чтобы провернуть с ней свои делишки, а затем расправиться. Но, черт побери, как же он все-таки выбрался из комнаты?
Я явно поплыл в этом деле, причем так, как никогда за все годы службы. Сил я не жалел: поднял все центральные архивы, изучил множество фото, результаты полицейских облав, поспрашивал друзей, не припоминают ли они человека с покалеченным мизинцем. Впустую.
Я перевернул вверх дном весь «Магали», замучил расспросами девочек, не упустив, естественно, и незабвенную Еву. Пусто! Никто его не помнил. Самое удивительное, что никто даже не заметил, как он входил в заведение. Получалось, что он оказался за стойкой бара как бы внезапно, словно по мановению волшебной палочки. Создавалось нелепое впечатление какого-то видения, поскольку, как только в допросах доходили до этого момента, все немедленно начинали нести маловразумительную околесицу.
Только бармен дал кое-какие показания, согласившись их подписать.
— Да, точно: у него были усы щеточкой. И розетка Почетного легиона… Никогда раньше среди посетителей его не примечал.
— А как насчет родинки вот в этом месте?
— Вы знаете, инспектор, здесь столько болтается народу…
— А руки, неужели не заметили ничего особенного в них?
— Э-э-э… нет, честно говоря. Сколько ни ломаю голову — все напрасно.
— Не помните, в котором часу он появился?
— Где-то около одиннадцати. Как раз объявили о выступлении Евы.
— Может, произошел какой-нибудь незначительный инцидент, совсем пустяковый? Ведь это могло бы послужить зацепкой…
— Да нет… Хотя… Действительно! Именно в этот вечер уезжала Полетт.
— Кто такая?
— Это подружка Малу. Да, вы правы, она еще подошла попрощаться как раз в тот момент, когда Малу собиралась уходить вместе с этим мужчиной… Полетт собиралась прошвырнуться в Испанию на месячишко вместе со своим дружком.
Расследование затянулось. Со дня убийства Малу прошел почти месяц, так что я поставил на контроль возвращение Полетт в Марсель. Вероятнее всего, ничего путного я от нее не услышу. Но что мне оставалось делать в ситуации, когда убийцу никто толком не видел и он, похоже, утек с места преступления через сток в ванной!
Полетт повела себя поначалу нервозно, поскольку на допрос мы ее вытянули прямо из дома, а это, считала она, могло повредить ее репутации. Это при ее-то профессии!
Но потом она успокоилась и рассказала все, что знала. Вкратце я услышал от нее следующее: Малу была единственной дочкой в семье мелкого лионского коммерсанта, чрезмерно избалованной. В один прекрасный день она сбежала из родного города, приняв банальный флирт за большую, на всю жизнь любовь, — словом, обычная брехня. Естественно, ее субчик-голубчик тотчас же ее бросил без гроша в кармане в Марселе. К родителям она, опасаясь отчего гнева, разумеется, вернуться не могла, поэтому поступила завлекательницей сначала в один, потом в другой бар и, наконец, очутилась в «Магали».
— А как насчет этого первого любовника?
— Он осел где-то в Виллербанне, содержит радиомагазин, женат, двое детей. Явно ни при чем…
Конец допроса Полетт я для верности привожу целиком, строго по стенограмме.
Вопрос: Вы подозреваете кого-либо?
Ответ: Нет.
Вопрос: У Малу был постоянный любовник?
Ответ: Нет.
Вопрос: Может, увлечение? Дурачилась, водила кого-нибудь за нос?
Ответ: О нет! Не того она была пошиба. Предпочитала заниматься своим делом втихую.
Вопрос: Значит, никаких соображений насчет того, кто бы мог пойти на убийство вашей подруги, у вас нет?
Ответ: Именно так.
Вопрос: Какого точно числа вы уехали в Испанию?
Ответ: Восемнадцатого января в шесть часов… утра. За мной заехал на машине мой приятель. Малу тогда все подтрунивала: мол, никак не могла поверить, что я не просплю. Бедняжка Малу!
Вопрос: Когда вы с ней разговаривали в последний раз?
Ответ: Непосредственно перед тем, как она покинула «Магали».
Вопрос: Во сколько это было?
Ответ: О! Даже и не знаю… наверное, чуть позже одиннадцати. Я ушла оттуда практически сразу же после нее и была у себя уже в половине двенадцатого. Это помню прекрасно… Я еще заводила будильник на шесть утра, чтобы не проспать…
Вопрос: Она была одна во время вашего разговора?
Ответ: Нет, с клиентом.
Вопрос: Вы можете его описать?
