Все это опять прозвучало как цитата и окончательно добило Витю. Недочитанная книжка Уэллса осталась лежать на диване.
«В луже кипящего пота». Но при чтении он не думал ни о каких таких невидимых мирах! Не успел подумать? Он зажмурился и помогая головой.
— Э? — сказали рядом. — Много сразу всего, да?
Витя открыл глаза. Мальчишка был на месте. И по-прежнему смотрел на него с восторгом, но теперь к восторгу примешивалось некоторое смущение.
— Извини, не сообразил, — виновато сказал белобрысый. — Думал, ты сразу поймешь. Ты ж такое понаписывал, у тебя же фантазия — ого-го! Но это ведь когда еще будет…
— Что будет? — совсем уже слабым голосом спросил Витя. Во рту у него пересохло.
— Я лучше по порядку, — сказал мальчишка. — Ты куда сейчас?
— Купаться, — не сразу и вспомнил Витя. — На Тьмаку.
— Давай я с тобой? А по дороге и расскажу, ты обалдеешь! Знаешь, что такое реинкарнация?
— Не-а, — помотал головой Витя.
— Сейчас объясню, — пообещал белобрысый. — Пошли. Они направились к речке. Мальчишка говорил, Витя слушал, сжимая кулек с расползшимися конфетами. И действительно обалдел.
То, о чем говорил Саша, не лезло не то что ни в какие ворота, а вообще никуда не лезло. Никогда Витя о таком не слышал — ни в школе, ни по радио; и в газетах и книжках тоже ему ничего подобного не попадалось. Хоть в «Пионерской правде», хоть в сборниках «На суше и на море».
Оказывается, издавна существовало некое учение о том, что душа человека после смерти переселяется в другое тело. Не сразу, а потом. В новорожденных. Витя, конечно, знал, что никакой души на самом деле не существует — все это выдумки попов, — но не перебивал, потому что никак не мог прийти в себя.
Так вот, души переселялись в новые тела, но мало кто помнил о своем прежнем существовании в другом теле. Однако такие люди были. Новое воплощение души и называлось реинкарнацией, а почему это так называлось, Саша не знал. Вообще все это он узнал, еще когда жил не на Дальнем Востоке, а в Свердловске — мама тайком от отца водила его к одной цыганке.
Потому что в восьмилетнем возрасте Саша начал вспоминать какие-то отрывки из своего прошлого, которое его, Сашиным, Прошлым быть ну просто никак не могло…
И это было не только не его собственное прошлое — а Саша более или менее помнил себя лет с трех, с военного городка под Брестом, — но и вовсе не прошлое!
Как сказала цыганка, в Сашином теле не просто воплотилась чья-то душа — в нем воплотилась душа человека, жившего в будущем, которого еще не существовало! Реинкарнация пошла обратным ходом — не от умершего к родившемуся после, а от умершего к родившемуся до. Ну, как если бы душа самого Саши или Вити вселилась в тело дореволюционного или средневекового младенца.
Впервые Саша это понял, когда в утренней полудреме — а воспоминания всегда приходили по утрам — он увидел перед собой огромную площадь, заполненную толпой с портретами Ленина и красными флагами. Площадь окружали высокие дома, не такие, как в Свердловске, и человек на трибуне гневно кричал в микрофон, что идеалы Великого Октября преданы, что на дворе первое десятилетие двадцать первого века, а народ обманули, предали и продали, и совсем не за то боролся Владимир Ильич Ленин. Человек и сам был похож на Ленина лысой крупной лобастой головой, только на Ленина весьма упитанного…
Это было одно из первых воспоминаний, и Саша рассказал о нем маме. Он сразу уверовал в то, что это действительно воспоминания, а не бред и не сон. Чьи-то чужие воспоминания, случайно или специально забравшиеся в его голову из будущего. «Великую Октябрьскую революцию предадут», — сказал он маме, и мама испугалась и запретила ему хоть кому-нибудь повторять эти слова. Даже папе.
Воспоминания приходили все чаще, были отчетливыми, хоть и обрывочными, и Саша уже довольно много знал о человеке, который ходил в шестой класс в начале двадцать первого века. Саша время от времени рассказывал маме о компьютерах (хотя она никак не могла понять, что это такое), и о том, что Россия будет и через сорок с лишним лет, а вот Советского Союза уже не будет, о мобильных телефонах, телевизионной рекламе, продолжающем петь Кобзоне, микроволновых печах, пепси-коле, фильмах ужасов, войне в Чечне, жевательной резинке и полетах американских шаттлов.
А потом мама повела Сашу к цыганке. Цыганка рассказала про реинкарнацию и осталась с мамой наедине, а Саша ждал в другой комнате. Мама вышла и еще раз попросила Сашу никогда никому-никому-никому ни о чем не рассказывать…
Через год с хвостиком воспоминания закончились. Вернее, новые больше не появлялись, а старые тускнели в памяти, как тускнеют всякие воспоминания.
А Витины книги, точнее, книги Виктора Грибкова, он читал еще в пятом классе, и они ему очень понравились. И вот ведь как повезло — он, Саша, переехал в тот город, где и жил писатель Виктор Грибков. Будущий писатель.
Будущий писатель продолжал идти рядом и давно уже с некоторой опаской поглядывал на захлебывающегося словами Сашу. Асфальт кончился, и теперь они спускались под горку, к раскинувшейся прямо посреди города пойме Тьмаки. Никаких построек там не было, а были трава да огороды, и возвышалась на холме какая-то церковь, превращенная в склад. На огородах возились люди, но больше всего народу было у речки. Загорали на траве, расстелив одеяла или просто так, купались, плавали на камерах. Там собиралась в основном окрестная ребятня, лет до пятнадцати. Люди посолиднее ходили на Волгу, на городской пляж.
Витя сильно подозревал, что имеет дело с помешанным, чеканутым, бурашевским, как обычно называли таких. Ходил один по улицам, весь увешанный значками — даже на кепке у него были значки, — бормотал что-то себе под нос. Правда, никого не трогал.
Хотя Саша совсем не был похож на чеканутого. И на увешанного зелеными нитями ряски дурачка, которого Витя видел в деревне лет семь назад, тоже не был похож. Откуда дурачку знать такие подробности из его, Вити ной, жизни?
Но как такое могло быть правдой? Такое мог придумать Уэллс, или Ефремов. Или Александр Беляев… Но даже и Уэллс с Беляевым не смогли бы докопаться до того, о чем, кроме него, Вити, никто знать не мог! Никто!
— Значит, ты умер там, в будущем? — спросил, запинаясь, Витя.
— Ну да, наверное.
— А как? — Витя затаил дыхание.
Саша сорвал на ходу травинку и пожал плечами:
— Не знаю. Не помню… Витя остро взглянул на него:
— Тебе же велели не рассказывать, а ты рассказал. Вот ты говоришь: я много книжек напишу… — Витя замолчал, соображая. — А я там… жив еще?
