— Так, — сказал он, обращаясь ко всем нам, но смотрел при этом на одного Ричарда Пратта, — а сейчас — красное вино. Мне надо сначала сходить за ним, поэтому прошу извинить меня, если я на секунду вас оставлю.
— Сходить, Майк? — спросил я. — Где же оно?
— В моем рабочем кабинете — откупоренное, чтобы могло дышать.
— А почему в кабинете?
— Из-за комнатной температуры, разумеется. Оно стоит там уже двадцать четыре часа.
— Но почему именно в кабинете?
— Потому что это лучшее место в доме. Ричард посоветовал мне его, когда в последний раз был у нас в гостях.
Услышав свое имя, Пратт обернулся.
— Ведь так? — спросил Майк.
— Да, — подтвердил Пратт и солидно кивнул головой. — Это так.
— На зеленом ящике картотеки в моем кабинете, — сказал Майк. — Это и есть то самое место, которое мы выбрали. Свободное от сквозняков местечко в помещении с равномерной температурой. Минуточку, я сейчас.
Мысль о том, что в качестве козыря у него имелось еще одно вино, заметно оживила его, и он, словно на крыльях, вылетел из комнаты. Через минуту он вернулся. Сейчас он шел гораздо медленнее и осторожно нес в руке винную корзину, в которой лежала темная бутылка. Она была повернута этикеткой вниз, то есть прочесть ничего было нельзя.
— А теперь, — воскликнул он, приблизившись к столу, — как насчет вот этого, Ричард? Его вам никогда не угадать!
Ричард Пратт неспешно повернулся к Майку, посмотрел на него снизу вверх и перевел потом взгляд на бутылку в маленькой плетеной корзинке. Он поднял брови так, что они образовали надменные дуги, и выпятил вперед нижнюю губу. В этот момент у него был необычайно самоуверенный и отталкивающий вид.
— Ни за что не догадаетесь, — еще раз сказал Майк. — Как ни старайтесь.
— Франзузское вино? — снисходительно спросил Пратт.
— Естественно.
— Какого-нибудь маленького виноградника?
— Может, да, Ричард. А, может, и нет.
— Но это хороший год? Один из удачных урожаев?
— Да, это я вам гарантирую.
— Тогда угадать, пожалуй, будет не так уж трудно, — высказал свое суждение Ричард Пратт. Он говорил слегка гнусавя, и на его физиономии лежало выражение бесконечной скуки. На меня его аффектированная манера речи и чрезмерно подчеркнутое равнодушие производили странное впечатление, которое только усиливалось тем, что вокруг его глаз бегали какие-то злобные тени, а вся его поза выдавала состояние крайне напряженного внимания. Мне было немного неприятно, когда я разглядывал его.
— Нет, эту марку действительно трудно угадать, — заверил Пратта Майк. — Не хочу навязывать вам нового пари.
— Ах, вот как. Почему же? — Снова брови медленно поползли вверх, в глазах застыл холодный, напряженный взгляд.
— Потому что это чертовски трудная задача.
— Послушайте, такое заявление отнюдь не делает мне комплимента.
— Дорогой мой, — сказал Майк, — если вам это так важно, то я, конечно, с удовольствием поспорю с вами еще раз.
— Вряд ли с этим вином у меня будут трудности.
— Вы хотите сказать, что согласны держать пари?
— Ну, разумеется. Не только согласен, но и немедленно готов, — ответил Ричард Пратт.
— Хорошо. Тогда, значит, ставка прежняя. Ящик точно такого же вина.
— Вам не верится, что я смогу определить марку?
— Честно говоря и при всем уважении к вам — нет.
Майк по-прежнему старался оставаться вежливым, в то время как его собеседник почти не скрывал, как все это ему надоело. И все же следующий вопрос Пратта, похоже, свидетельствовал о некотором его интересе.
— Однако не поднять ли нам ставку?
— Нет, Ричард. Ящика достаточно.
— А на пятьдесят ящиков вы бы поспорили?
— Это было бы безрассудством.
Майк, прямой как свеча, стоял позади своего стула во главе стола и острожно держал бутылку в ее нелепой лубяной корзине. Крылья его носа были подернуты сейчас легкой бледностью, а губы плотно сжаты.
Пратт небрежно откинулся назад и поднял на него взгляд — брови дугой, веки приопущены, еле заметная улыбка в уголках рта. И снова я увидел или мне показалось, что я увидел, как что-то удивительно тревожное промелькнуло на его лице — зловещее, напряженное внимание где-то между глазами, а в самих глазах, точно в их центре, во мраке зрачков, колючая искорка лукавства.
— Значит, вы не хотите повысить ставку?
— Что до меня, дружище, так мне совершенно все равно, — заявил Майк. — Я готов держать с вами пари на все, что хотите, на все!
Три женщины и я сидели, не говоря ни слова, и наблюдали за обоими. Миссис Скофилд начала терять терпение; ее губы скривились, и у меня было впечатление, что она вот-вот встрянет между спорящими. Ломтики жаркого лежали перед нами на тарелках и слегка дымились.
— Вы в самом деле готовы поспорить со мной на все, что я захочу?
— Я же сказал. Если вам не страшен риск, то я готов держать пари на любую предложенную вами ставку.
— Даже на десять тысяч фунтов?
— Разумеется. На все, что хотите.
Голос Майка звучал сейчас очень уверенно. Он хорошо знал, что ему по карману была любая сумма, названная Праттом.
— То есть, вы говорите, что мне можно определить ставку? — удостоверился Пратт еще раз.
— Да, именно это я сказал.
Возникла пауза. Пратт медленно обвел глазами собравшихся, сначала меня, потом одну за одной всех трех женщин. Он как будто хотел напомнить нам, что мы были свидетелями сделки.
— Майк! — подняла голос миссис Скофилд. — Майк, давай прекратим эту чепуху и доедим наше жаркое. Оно совсем остынет.
— Это не чепуха, — спокойно сказал Пратт. — Мы заключаем здесь маленькое пари.
Я заметил, что на заднем плане стояла служанка с овощным блюдом в руках, явно не зная, подавать ей дальше или нет.
— Что ж, хорошо, — произнес Пратт, — тогда, значит, я назову ставку.
— Валяйте, — беспечно сказал Майк. — Мне абсолютно все равно, на что мы спорим — очередь за вами.
Пратт кивнул, и снова уголки его рта тронула слабая улыбка. Не сводя с Майка глаз, он медленно произнес:
— Я заключаю с вами пари на руку вашей дочери.
Луиза Скофилд подскочила.
— Стоп! — вскричала она. — Нет! Это не смешно! Это уже совсем не смешно! Что это такое, папа?
— Успокойся, дитя мое, — сказал ее мать. — Они просто шутят.
— Я не шучу, — пояснил Ричард Пратт.
— Бред какой-то.
По Майку было заметно, что он пребывал в некоторой растерянности.
— Вы же сказали, что поспорите на все, что я захочу.
— Я имел в виду деньги.
— Сказать вы этого не сказали.
— Но дал понять.
