Когда я вошел, в отделение стояла тишина обычная для этого часа. Дежурных медсестер не было видно. Я тихо подошел к реанимационной палате. Сквозь приоткрытую дверь доносились негромкие голоса. Говорили двое. Женский голос мне был неизвестен. "... Да, я счастлив! Счастлив видеть тебя! говорил наш странный пациент, - неужели ты не понимаешь это?! Я спасен тобой от горького однообразия прописных истин, от прокисшей морали этого изношенного мира. Выродились дети Девкалиона. Нет более радости на земле..." Нежный, завораживающий голос отвечал: "Не будь претенциозным... да и не будь таким занудливым. Вспомни наших владык. Они были такими великими, выражались так высокопарно, считали свое мнение самым верным и неизменно мудрым. А сами то... сами млели от похоти и грешных желаний. Ты что? Лучше?" Пауза, наступившая после этого вопроса, показалась мне слишком долгой. Достаточно долгой, чтобы подумать о том, хорошо ли я поступаю, тайно присутствуя здесь, но мужчина вдруг заговорил и, следуя его голосу, я забыл о сомнениях. "Ты не понимаешь... Как жаль, что ты не понимаешь. Я говорю с тобой тысячи лет. Каждый день я говорю тебе одно и тоже. Одно и тоже... и ты мне отвечаешь одно и тоже. Я говорю тебе о своей любви, о своей радости и своем волнении... Ты же отвечаешь мне так, будто я уличный кобель ищущий суку... А бывает, что не отвечаешь... Тогда я говорю сам с собой, встречаю отражение своих слов и тону в них словно слепой щенок в ведре кухарки. Я захлебываюсь в помоях пустоты, хватаюсь за соломинку твоего взгляда, но встречаю лишь холод стекла, равнодушный полет бровей и напускную иронию незначащих звуков..." Судорожный вздох женщины прервал поток слов. "Подожди... я... не надо так, - пробормотала она, - Я никогда не хотела сделать тебе больно. Нет. Я просто... просто я не знаю, как быть с тобой. Ты весь не принадлежишь мне и не можешь принадлежать..." "Я не вещь, чтобы мною владеть. Не смей смахивать с меня пыль. Тебя больше заботит моя грязь, чем моя душа. Да, тебе легче думать нечисто обо мне. Но скажи почему? Почему ты не оставишь меня? Все кто начал эту историю уже мертвы или забыты. Почему бы тебе не завершить этот путь и не дать мне подохнуть в вечной тоске. Я знаю... тебе льстит... тебе льстит моя любовь. Бедная, бедная девочка... Ты не перенесла искушения любовью. Грех честолюбия объял тебя. Бедная девочка, это моя вина. Это я, помнящий мир темных богов, живущий так долго и нудно, пытался найти в тебе то, что потерял когда-то - радость жизни и теплоту понимания... Прости меня, что я дал тебе только радость владения... Прости. Я наказан, и черная бездна печали поселилась в моем сердце. Мрачная бездна сомнения... Но... Любимая, посмотри, может быть еще не поздно, и звезды все еще составляют путь - ясный и чистый, ведь чем непроглядней мрак, тем ярче огонь..." "Нет",- кратко, словно щелчок прозвучал ответ. Это слово было сказано как-то странно. В нем не было ни категоричности, ни сомнения, в нем было только слово "Нет". "Хорошо, - устало сказал мужчина, - верши свое дело..." Непонятные звуки чего-то рвущегося донеслись до меня. Потом тихий вскрик, протяжный стон... Это было знакомо. Я широко распахнул дверь и шагнул в палату, но опоздал. Мужчина одиноко лежал на полу в луже крови. Его полные муки мутнеющие глаза смотрели в открытое окно. Я прикрыл зияющую рану простыней и спросил: "Что же ты друг, Прометей?" Человек улыбнулся, и совсем не физическая боль вспыхнула в его взгляде, прежде чем он потух. Тысячи лет воля богов терзала его тело, тысячи лет терзал он себя любовью. Тысячи лет... Зачем? Я помню, как Распятый любовью разрушил Олимп и прогнал богов к людям. Никто не курил им больше фимиам, никто не восторгался их красотой и мудростью. Кто-то умер, не выдержав забвения, кто-то приспособил свои умения к людскому существованию и даже сумел быть успешным, но забыл себя и других. Со смертью богов умирают их проклятья. И вот ты, Прометей... Ты не позволил освободить себя, и каждый день принимал муку физическую и страдал болью духовной. Так ты оставался самим собой. Боль не позволяла тебе забыть. Хитрый, старый Прометей - единственный из богов, помнящий свое рождение. Ты умен, но ты устал. Я вижу, как ты устал. Что же ты, брат, Прометей? Я не испытываю к тебе жалость теперь, нет... Но милосердие... Кто будет к тебе милосердным? Кто освободит тебя от тяжести построений твоего ума и даст тебе покой? Твоя история не может иметь завершения, потому что терзающий, томим равнодушием, а ты ведом презрением к бесчувствию. Но есть друзья...
Я взял со столика скальпель. Мне нравится этот изящный инструмент. Взгляни, кокой ровный надрез он сделал на твоей груди. Несколько простых движений и твое страстное сердце бьется под моей холодной рукой. Слишком много крови, но не долго, совсем недолго... Дымящее сердце Прометея больное страстью и мудрое любовью, - Я, Харон, обрекаю тебя на забвение. Никто не вспомнит о тебе... Никто кроме меня. Прощай.
Я швырнул сердце в окно, но стрела пронзила темнеющее пространство неба. Орлиный клекот оглушил меня, и огромное тело на мгновение заслонило мир. На небе уже появились первые звезды. Они сияли робко и тускло. Среди них летела птица. В когтях она сжимала нечто ослепительно сверкающее, ведь чем непроглядней мрак, тем ярче огонь.
