— Джим, — говорю я, — а как насчет настоящего? — и стучу по кофейной чашке.
Прежде чем он возмущенно отвечает, выкладываю на прилавок десятку. Напиток, официально именуемый кофе — из овса, цикория и двух ложек сахара стоит в десять раз дешевле.
— Сядь к окну, я принесу, — отвечает Джим, одной парой рук делая бутерброды, а другой — изучая купюру на свет, третьей — намазывая котлету горчицей.
Лицо его делается скорбным, словно он лишается последнего золотовалютного запаса. С каждой порцией контрабандного кофе тает его решимость содержать заведение. Настоящий кофе он делает в подсобке. Там же готовит свинину, которую не достать ни за какие деньги и которую с удовольствием едят даже мусульмане. Для этого в кафе есть отдельные кабинки.
Я перебираюсь в угол и рассматриваю улицу. Собственно, рассматривать нечего: развалины, поросшие чахлыми деревьями и травой, покосившийся шпиль пресвитерианской церкви и мост на парквэй — чудом сохранившийся с этой самой дорогой в никуда. Расчищены лишь тротуар и проезжая часть, которая блестит от липкой грязи — кусочек цивилизации перед Джорджтауном.
— Привет! — говорит Люси и садится рядом.
— Два кофе! — радостно кричу я Джиму.
Он делает умоляющие глаза — не хватало, чтобы среди посетителей затесался какой-нибудь правительственный агент или того хуже — таможенник.
Мне делается весело. Я люблю Люси. Но она об этом не знает. Пахнет от нее умопомрачительно — мылом и еще чем-то, отчего мне хочется взять ее за руки.
Она говорит:
— Я искала тебя…
Боже, как быстро разносятся слухи. Не успел я разбогатеть, как на шелест бумажек слетаются все мои приятельницы.
— Начнем все сначала? — улыбаюсь я ей.
Я знаю, что на моих щеках седая щетина, а вокруг глаз морщины. Но это не делает меня стариком. Человек — существо парное. Он создан для любви в любом возрасте.
— Понимаешь… — надувает губки Люси, — сегодня я люблю Гарри…
— Гарри Донегана?
Гарри Донеган по кличке Разборной, потому что у него искусственная челюсть и вставной глаз.
Я делаю вид, что удивлен. Мне нужно удержать Люси любым путем, потому что в ее присутствии я становлюсь тем, кем был когда-то — веселым, бесшабашным парнем, которому принадлежит весь мир.
— Он не то, что ты думаешь… — заверяет она меня и улыбается.
На самом деле, Разборной Гарри — мелкий сутенер. Всех своих приятельниц он рано или поздно выставляет на панель. И все они его любят до безумия.
— Пожалуйста, — вскидываю я руки, испугавшись, что Люси уйдет. — Ты большая девочка и знаешь, что делаешь.
— Ну… не будь таким занудой… — просит она. — Гарри отличный парень. Мне с ним весело. Но сегодня он на мели.
Она притрагивается к моей руке. Меня словно током дергает.
— Ага, — понимаю я, едва справляясь с собой. — Значит, деньги для него?!
Она молча сопит, но не уходит.
Люси — полукореянка, полушведка. Она даже не знает, как попала в Америку. Наверное, подкидыш. У нее смуглое, гладкое лицо, черные, прямые волосы и раскосые глаза. Когда-то мне с ней было очень хорошо. С тех пор прошло два года. Молодость быстро забывает прошлое.
— Асемчейт, что обратилась ко мне, — говорю я с горечью.
Она широко раскрывает глаза и чмокает меня в щеку. В обычной жизни я не склонен к мелодраме. Как-то само собой вырвалось. И дело не в моем желании, чтобы она осталась. Дело в том, что мне грустно.
— Ты все помнишь? — удивляется она и заставляет мое сердце колотиться сильнее.
Когда-то Люси учила меня корейскому, поэтому я выкладываю с трагическим вздохом:
— О, айчу!
— Да будет тебе, — успокаивает она меня не менее искренно и трагично.
В этот момент рядом плюхается малец.
— Сэм! — удивляюсь я, — ты что здесь делаешь?
У меня такое чувство, что кто-то без спроса залез в мою постель.
— Мне сказали, что ты пошел пить кофе… — он многозначительно хлопает себя по боку, подставляя моему взгляду прыщавую юношескую щеку.
Господи, я так надеялся, что он заявится через неделю. А за неделю столько воды утечет. Я даже могу умереть.
— Сэм, сегодня я не расположен вести дела. Приходи в понедельник.
И делаю движение рукой, чтобы он ушел. Мне хочется поболтать с Люси прежде чем она получит деньги и отнесет их Гарри Донегану по кличке Разборной. Что поделаешь — это моя жизнь и я готов прожить ее до конца.
— А это ты видел?! — он оттопыривает карман, и в его глубине что-то блестит.
Боже! да, это медаль, кажется, времен американо-испанской войны военного комитета Онейды. Год выпуска 1898. Я о ней читал в старом каталоге. Вторая — 'Бронзовая звезда', учреждена в 2344 году; и наконец — 'Пурпурное сердце', 1932 года. Я их сразу узнаю. Даже одним глазом. Даже спросонья, толкни меня — и я скажу, что хочу иметь: 'Пурпурное сердце', конечно. Когда же они у него кончатся?!
— Чукето! — восклицает Люси.
Чукето — это умереть и не встать по-корейски. Обычная поговорка Люси моих времен. Мое сердце опять сладко екает.
— Ты с этим поосторожней, — говорю я Сэму. — Не дай бог Гимона Джофер заявится.
— Плевал я на Джофера! — заявляет Сэм.
Несколько человек прислушиваются к нашему разговору. Имя Джофера здесь на слуху.
Мне становится страшно и одиноко. Люси уйдет, и я снова останусь один на один со своими проблемами, осенним ветром и этим мальцом. А ведь я стар и мне грустно.
— Ладно, говори, сколько хочешь, и уходи, — шепчу я. — Такие дела в кафе не делаются.
Хотя покупать и торговать военными наградами никто не запрещает, но существует старый-престарый американский закон об охране памятников, который никто не отменял. Если докажут, что ты причастен к разграблению национальных святынь, то три года тебе обеспечены. Главное доказать, потому что никто уже не помнил этих святынь. Даже как они выглядят. Это как традиции, которые постепенно забываются и которые уже для нашего поколения ничего не значат. Ты можешь заявить, что нашел медаль на свалке или купил у бездомного. Мало ли отмазок. Поэтому власти смотрят на наш бизнес сквозь пальцы. И еще не было случая, чтобы кого-то отправили за решетку.
Сэм выкладывает медали на стол и загораживает от публики чашками с кофе.
Медаль времен американо-испанской войны очень старая. Такая старая, что похоже на красное золото. Пожалуй, чуть-чуть темнее. С одной стороны изображена крепость с башней, над которой развивается флаг, а с другой — имя награжденного — Фрэнк Дэвенпорт. 'Бронзовая звезда' действительно бронзовая с зеленоватой патиной между лучами. Красная ленточка с синей полосой в середине заметно выцвела. Но это только прибавляет ценность медали. Самая дорогая — 'Пурпурное сердце'. И не потому что в центре на темно-синей эмали помещен профиль Джорджа Вашингтона, и не потому что медаль сделана из золота, а потому что 'Пурпурным сердцем' главная награда той страны, которая когда-то была здесь. Лиловая ленточка тоже заметно полиняла.
