Собеседники обернулись. За ними, в расстоянии нескольких сот метров, блестела на солнце в снегу исполинская стальная граната. Рядом с нею резкими силуэтами выделялись две мужские фигуры. Один быстрыми шагами подошел к генеральному советнику. Он размахивал листочком бумаги.
— Ага! Депеша!
Секретарь приблизился.
— Две телефонограммы! Одна с родины, из Занзибара; другая от президента Европейских Соединенных Штатов.
— Отлично! Прочитайте, пожалуйста, Хамайдан! Или это великие, страшные государственные тайны, которых нельзя знать нашему ученому другу?
— Ничего особенно важного! Да вот, позвольте:
„Занзибар, Центральный Совет Африканских Соединенных Штатов, 10 июня. Заседание Большого Совета Депутатов 15 июня. Ждем вашего возвращения“. А вот вторая телеграмма: „Генерал-советнику Измаилу-Чаку, представителю Африканских Соединенных Штатов, временно находящемуся в Европе. Жду вашего посещения в любое удобное вам время. Президент Европейских Соединенных Штатов Базинцани“.
— Великолепно! Больше ничего, Хамайдан? Ладно, мы подумаем, как это все уладить. Вернемся, друзья, к нашему кораблю, если хотите! Мы поговорим с инженером о маршруте и установим необходимые сроки!
Круглый человечек проворными движениями подвинулся вперед, опередив прочих; как меховой шар, катился он по снежной ледяной равнине. Его спутники медленно следовали за ним.
Солнце отражалось от стенок необыкновенной гранаты, производившей странное впечатление посреди этого бесконечно — спокойного, однообразного глетчерного ландшафта на крайнем севере Северной Норвегии. Этот снаряд, словно выстреленный из неведомого исполинского орудия, в действительности представлял собой перемещающийся взрывами вагон, как бы дилижанс 3000-го года. Снарядов и пушек, к счастью, уже не существовало, разве что в музеях, где рядом с шеститысячелетними египетскими мумиями находились модели кораблей и паровозов XIX века, а также пушки и другие орудия убийства, летательные аппараты и устарелые телескопы, микроскопы и аппараты для телеграфии и телефонии XX и XXII веков — давно отзвучавших столетий! И все же это было нечто похожее на гранату; взрывчатое вещество такой силы, что милитаристы прежних веков, уничтожившие пол-Европы, встретили бы его с сатанинским восторгом, выбросило и эту гранату; но для нее не потребовалось никакого орудия, ибо стальной вагон до некоторой степени сам себя выстреливал в пространство, он был одновременно и орудием, и снарядом.
Итак, продукт инженерного исскуства трех тысячелетий лежал теперь на земле оледеневшей старухи Европы, которая давно уже уступила свою руководящую роль другим материкам. Эта роль перешла к африканцам, которые в этом отношении далеко опередили другие великие союзы государств. За тысячу лет до этого Америка пользовалась репутацией страны грандиозных технических сооружений. Народы Азии, руководимые примером России и Японии, последовали ее примеру, опередили страну Колумба, поставили и paзрешили совершенно новые проблемы. Здесь царил совсем другой дух, здесь сказывалась азиатская душа, в то время, как Америка в большей или меньшей степени осталась развившейся Европой, которую европейцы открыли и населили. Но духовному складу азиата мало импонировали исполинские размеры. Азия осталась страной философов, талантливых химиков и физиков, но не страной всепобеждающей техники — той техники, которой постепенно стал тесен земной шар, и которая на исполинской планете, вроде Юпитера, вероятно, достигла совершенно фантастических форм и размаха.
Совсем иное представляли собой африканцы 3000 года.
Эти люди невозможное, казалось бы, превращали в действительность. Использование солнечной теплоты, достигшее в Америке высокой степени развития, показалось им слишком непрочным и незначительным. Они сумели запречь в свою колесницу вечный прибой океана с его миллиардами лошадиных сил, и в то время, как азиаты видели тысячемильные дали своими чудесными инструментами — слушали их и фотографировали, в то время, как врачи Индии научились буквально воскрешать мертвецов, если только у них не были разрушены важные органы — эти африканцы недавно проникли в глубочайшие недра нашей планеты с той целью, чтобы подчинить себе внутренний жар старой матери-земли и извлечь на белый свет веществa, о которых старый мир даже не подозревал! Во время этих исследований над химическими элементами больших глубин, приблизительно за сотню лет до этого, было открыто взрывчатое вещество, которое развивало прямо сказочную силу на ничтожном пространстве. Это был „узамбаранит“, который сыграл огромную роль и в новом средстве передвижения — в гранатах, в которых люди перестреливали себя из страны в страну — иначе этот род полета невозможно назвать! Еще древние артиллеристы имели понятие о неприятной отдаче орудия, вызываемой обратным толчком взрывчатого вещества в момент выстрела. Своеобразие „узамбаранита“ и его страшная сила сорвали бы с лафетов самое сильное орудие. Но этот неприятный дефект взрывчатого вещества был превращен в достоинство. Этим веществом стреляли не для того, чтобы выгнать снаряд; наоборот самое орудие, из которого следовал выстрел, автоматически стремилось все дальше и дальше, а все быстрее следовавшие один за другим обратные толчки угоняли снаряд в пространство. Нужно было лишь суметь превратить это орудие в летучий вагон, в которой можно было бы сажать людей, и сделать снаряд управляемым. Словом это была своего рода ракета.
Старинный пропеллер, который переносил до сих пор летательные аппараты по воздушному океану, отпал; но без несущих поверхностей не удалось обойтись и теперь. Широкие стальные плоскости сверкали на солнце по бокам гранаты, как крылья пчелы.
Трудные опыты, иногда стоившие не меньших жертв, чем сражения прежних веков, превратили эту гранату в средство сообщения, за которое можно было быть совершенно спокойным. Воздушный корабль, лежавший теперь на ледниках Норвегии, перелетел в шестнадцать часов из Занзибара, на южной стороне экватора, до последних обледенелых утесов северной Европы — 8.500 километров. Правда, кораблем лично управлял Стэндертон-Квиль, один из лучших инженеров государственных мастерских!..
Теперь он стоял, заложив руки в карманы, и со скукой посматривал на жалкую пустыню, где не было ни малейших признаков техники, могущих порадовать сердце порядочного человека. Он презрительно сплюнул на снег, а затем, для разнообразия, еще раз прочел машинисту лекцию о смазочном приспособлении зажигательного аппарата.
— Да ведь мы уже об этом говорили, Стэндертон-Квиль! Я что вы думаете о ледяных массах, окружающих нас?
