Бесшумно отошла правая половинка высокой двустворчатой двери. Лицо врача выражало крайнее неодобрение, и комиссар коснулся заштопанного локтя спутника:
– Товарищ Рид…
– Может быть, вы… – сказал Рид. – Несколько слов на память…
Старик весело кивнул, отъехал в кресле к столу, выбрал вечное перо из множества стоящих в золотом стакане с гербом императорского дома, размашисто написал на листке из блокнота несколько слов и, подъехав, отдал бумажку Дереку. Дерек бережно спрятал ее во внутренний карман. Врач стоял уже рядом, смотрел, набычившись. Дерек осторожно пожал тонкие слабые пальцы старика и, неловко поклонившись, вышел.
Начальник охраны, бравый усач в революционных галифе, бесшумно притворил за ними дверь и посмотрел грустно-понимающе. Дереку вдруг стало невыносимо стыдно и горько, он резко повернулся и почти бегом двинулся к выходу, размашисто шагая по бесконечной анфиладе комнат, пока не опомнился на улице, у подножия белых колонн. Комиссар, молча шагавший следом, так и не произнес ни слова, и Дерек был ему за это благодарен. Дереку показалось вдруг, что светлый прозрачный воздух этого утреннего парка – особенный, нелюдской, что это само Время притворяется безоблачной осенью перед тем, как застыть чудовищным янтарем, навечно впаяв в себя и обитателя белого особняка, и этих людей в кожаных куртках, и его, Дерека Рида, молодого преуспевающего репортера. Он дернулся, поборов мгновенно нахлынувший и столь же быстро растаявший панический страх.
– Вот так, – сказал комиссар с непроницаемым лицом. – Впервые на моей памяти старик вдруг решил дать кому-то автограф… Пойдемте?
И до самой дверцы черного лимузина он оставался красным комиссаром – пока не расстегнул ремни и не стащил черную кожаную куртку. В огромный черный «Витязь-Рено» усаживался уже князь Голицын – золотое сверкание погон, Преображенский мундир, аксельбант флигель-адъютанта, ордена, в том числе золотой знак Ледяного похода…
Машина бесшумно покатила мимо вытянувшихся в струнку юнкеров.
– Вы довольны? – спросил князь Голицын.
Дерек молчал, он пытался найти подходящие слова и понять, есть ли они вообще. Князь, видя волнение собеседника, не повторял вопроса, и какое-то время они чуточку скованно слушали радио.
– Сегодня Его Императорское Величество Государь Михаил Третий встретится в Петергофе с Королем Польским, Его Ясновельможностью Яном Четвертым Радзивиллом…
– Вторая попытка пилотируемого штурма заатмосферного пространства! При достижении ракетой «Сикорский-4» высоты в восемнадцать верст обнаружились неполадки, вынудившие штабс-капитана Белецкого и поручика Алимханова прибегнуть к аварийному катапультированию. Отважные ракетонавты благополучно достигли земли в сорока верстах юго-западнее Пишпека…
– Губернатор Аляски, действительный тайный советник Иваницкий дал прием в честь участников Большого Ралли Колорадо-Юкон…
– Вы довольны? – спросил князь Голицын. – Я постарался сделать все, что было в моих силах. Наш… объект, в общем-то, практически забыт и в империи, и в остальном мире, и, получив из МИДа вашу просьбу, я удивлен был, что по ту сторону океана еще помнят…
– Газетное дело, специфика… – сказал Дерек, глядя перед собой. – В редакции любой мало-мальски солидной газеты имеются досье на всех мало-мальски выдающихся деятелей, независимо от того, канули они в небытие или процветают. Пока они живы, за их судьбой следят и вносят дополнения. А вашему… объекту скоро исполнится, семьдесят пять, круглая дата…
– Понятно. И все же, вы довольны?
– Если бы я знал, – сказал Дерек. – Если бы я знал…
Он оживился вдруг, отыскав надежную тропу, на которой вновь становился целеустремленным профессионалом. Вспомнил о магнитофоне. Поднял с сиденья и положил на колени черный чемоданчик «Лодыгин-Филипс»:
– Князь, в преддверии юбилея вашего… подопечного я попросил бы вас сказать несколько слов для наших читателей. Вы правы, все забыли, как это начиналось, как было…
Нажал кнопку и с облегчением откинулся на упруго-мягкую спинку сиденья. Князь Голицын сосредоточенно и отрешенно смотрел вперед, на несущуюся под колеса черную автостраду, на полосатые верстовые столбы.
– Понимаете ли, виной всему неразбериха, – сказал он наконец, – и кое-какие свойства человеческой психики. Когда генерал Деникин взял Москву, а Колчак соединился с союзниками под Вологдой, с военной точки зрения все было кончено. Остальное было уже делом рук полиции и жандармерии. Даже Камо с Джугашвили, за которыми пришлось три года гоняться по горам Кавказа. Тогда, в первые дни… Видите ли, мистер Рид, даже у жажды мести есть свои пределы. Старика спасли парализованные ноги, следствие ранения. Не так уж трудно расстрелять у кремлевской стены вопящих от ужаса бонапартиков и поднять на штыки ожесточенно отстреливающихся живорезов из чрезвычайки. Это война – и расплата. Но психологически гораздо сложнее вздернуть человека с парализованными ногами… Понимаете?
– Кажется, да.
– Наш подопечный уцелел в первые шалые дни. Врачи считали, что любые потрясения, в том числе, конечно же, информация о происшедших в стране изменениях, непременно убьют больного, находившегося в устойчивом полубреду. Решено было лечить – и ждать суда. Ради вящей скрупулезности новая охрана была переодета в совдеповскую форму. Ну, а потом… Стабилизация положения в стране, более важные, первоочередные задачи, коронация государя, программа экстренного выхода державы из кризиса, отмена военного положения, думские дебаты, амнистия инвалидам, выступления либералов… Мы очень добрые после драки, когда разожмутся кулаки и отойдут сердца. А закон есть закон. Амнистия инвалидам должна охватывать всех без исключения. И все как-то незаметно осталось по-прежнему. Никто не стал его разуверять. Можно сказать, закрутилась бюрократическая карусель. Номера уже несуществующих газет, сильная группа ученых и экспертов, сохраняющая у подопечного иллюзию, будто революция победила и жизнь всего мира подчинена полыханию красного пожара…
– Я знаю, – сказал Рид. – Это история. Перечень событий и дат. Но там нет главного – всеобъемлющих истин.
– Господи, а откуда им взяться в истории? Никаких всеобъемлющих истин в истории не бывает…
– И все же…
– Ах, ну да… – сказал князь. – Думаете, вы первый, кто пытался выяснить, что обо всем этом думаю лично я?
– Я надеюсь, что буду первым, кому вы ответите наконец…
– Так вот, я – привык…
– Спасибо, – сказал Рид. – Это хороший ответ.
– Будь это пыткой для объекта, садистским удовлетворением мстительных победителей, пытка очень скоро потеряла бы смысл и удовольствие для самых лютых палачей. Мы просто привыкли за четверть века, вот и все. Знаете, если бы всю правду узнал Старик, для него это наверняка было бы меньшим потрясением, чем для меня. Честное слово, я в этом уверен. Не могу объяснить, не умею… Кажется, я сам уже не мыслю мира без совдеповской России, уместившейся на территории Горок, иногда самому верится, что по Бразилии носится красная конница, а где-нибудь в Эфиопии или, вот абсурд, в Берлине сидят комиссары…
