Как-то после одной такой прогулки он вечером пожаловался на сердце. Она забеспокоилась, сделала ему настой пустырника, напоила валерьянкой и, укутав одеялом, прилегла с краю и не шевелилась всю ночь, стараясь его не беспокоить. Он быстро заснул, но потом среди ночи стал бормотать какие-то непонятные ей слова. Она осторожно погладила его по голове, он затих, и тогда она наконец тоже погрузилась в сон.
Проснулась она как будто от сильного толчка. Он лежал как всегда неподвижно на спине, но в лице его появилось что-то непонятное и жуткое. Она прикоснулась к его лбу и мгновенно отдернула руку - лоб был ледяной. Она вскочила, легонько потрясла его, попробовала пульс, потом вскрикнула и заметалась по комнате. Он был мертв и умер часа два назад, когда она спала. На его лице застыла еле заметная гримаса боли - сердце не выдержало и остановилось. Он, видимо, даже не проснулся.
Она мучительно соображала, что ей делать - вызвать скорую, но тогда его заберут, совсем заберут, и она его больше никогда не увидит. Кто она ему - чужой человек. Нужно срочно что-то делать. Но она два или три часа просидела не двигаясь, смотря на него и гладя ему руку с резко вздувшимися венами. Потом с трудом поднялась, взяла его одежду - ни документов, ни денег, ни бумаг. Она попыталась вспомнить фамилии его друзей, с которыми они встречались, но никаких фамилий они не называли.
"Не отдам, никому не отдам, - решила она наконец, - пусть хоть после смерти он будет мой, только мой. Да ему в последние дни никто и не нужен был, кроме меня".
Она раздела его, перенесла на стол, обмыла. Она делала все как во сне, в комнате было сумрачно, и только его лицо оставалось необычайно ясным и бледным, видимым ей во всех деталях. Только лицо она и видела, надевая на него чистую, выстиранную ею рубаху, застегивая на нем его прекрасный пиджак, который ей так нравился. Она не плакала, внутри было отчаянно холодно, так холодно, что слезы, наверное, замерзли, а в горле постоянно сильно першило. Закончив, она села у стола, прижалась щекой к его руке и так сидела неподвижно до тех пор, пока совсем не стемнело.
Потом она расстелила на полу ковер, перенесла его туда, достала с антресолей бог весть с каких времен хранившуюся там лопату, свернула ковер, оделась, стараясь не думать, хватит ли у нее сил. Но сил хватило, то ли он был такой легкий, то ли отчаяние не позволило ей проявить слабость. Она вынесла свернутый ковер, положила его на скамейку у парадного и вышла на мокрую мостовую ловить машину. Она помнила, что недалеко до поворота на Орехово, метров триста в глубь леса, есть заброшенное кладбище, давно уже не охраняемое и никому не нужное. Машины, не останавливаясь, проносились мимо, она стояла около часа с поднятой рукой и чувствовала, как вода течет ей за обшлаг, как намокает рукав, и все пальто становится тяжелым и плотным. Наконец, рядом с ней притормозил какой-то фургон.
- Тебе куда, тетка? - высунулся из кабины водитель.
- Мне в сторону Владимира, только я с вещами.
- Носит вас черт на ночь глядя, - проворчал тот, но вылез, открыл дверь фургона, помог ей втащить рулон в кузов.
- И что ты там наложила, такая тяжесть?
Она не отвечала, он махнул рукой:
- Иди, садись в кабину, вымокла вся!
Они ехали долго - час или два - по сторонам дороги стоял темный лес, дождь летел параллельно земле в стекло крупными блестящими каплями, и ей казалось, что они не едут на машине, а летят среди звезд, и те расступаются перед ними.
"Только бы не проехать", - вдруг испугалась она, но в это же мгновение шофер затормозил.
- Дальше мне налево, так что выходи здесь, может, поймаешь еще машину.
- Да, да, конечно, спасибо вам, - она совала ему какие-то смятые деньги.
- А может, поедем до Орехова, что ты тут со своим ковром ночью делать будешь? Утром доберешься.
- Нет, нет, мне надо сегодня. Я доберусь, ничего со мной не случится, - она испугалась, вдруг он не послушается и увезет ее в город.
- Ну, как знаешь.
Они вдвоем вынесли ковер, положили его на обочину. Машина фыркнула и исчезла за стеной дождя. Еще несколько мгновений был виден красный огонек, потом он пропал, и все погрузилось во тьму.
Она в нерешительности постояла несколько минут, пока глаза не привыкли ко мраку, а потом заметила, что вовсе не так уж темно, как казалось из кабины. Лес начинался сразу за дорожным рвом. Она подняла ковер, прижала его к груди и смело, как в пропасть, шагнула под деревья.
Долго шла между редкими соснами по усыпанной иголками земле, и каждое следующее, едва видимое во тьме дерево казалось ей стоящим человеком. Она ужасно боялась и даже временами скулила от страха, но все шла и шла вглубь, уверенная, что идет правильно. Наконец, силы ее иссякли, она почти бросила рулон и опустилась возле него на колени прямо в мокрый мох, дожидаясь, когда вернется дыхание, и тут увидела замшелые покосившиеся кресты и сломанные могильные загородки. Дождь кончился, немного, самую малость посветлело. Она даже видела стоящую вдалеке между сосен одинокую березу. Достав лопату, она долго и неумело копала, опять выбилась из сил, сняла пальто, снова копала и плакала, не от горя, а от бессилия. Земля подавалась плохо, все время приходилось перерубать мелкие корни. Наконец, отбросив лопату, она стала выбирать землю горстями.
Потом развернула ковер, села рядом с телом. Его лицо было таким бледным и так хорошо видным в темноте, что, казалось, кто-то подсвечивал его изнутри. Она не помнила, сколько просидела так, и, когда очнулась, увидела, что уже заметно светает. Серые тени пролегли от деревьев, и одинокая береза заметно приблизилась к ним. Она поцеловала его в лоб, снова завернула в ковер, перетащила в неглубокую и очень узкую яму, стала засыпать сначала руками, потом вспомнила о лопате. Навалив небольшой холмик, она легла на него грудью, раскинув руки, и опять впала в забытье...
К дороге она шла очень долго и все удивлялась, какое расстояние сумела пронести свою ношу. На шоссе было пустынно в этот ранний час, она в полудреме медленно пошла по краю, не зная, правильно ли идет, в какой стороне Москва. Из оцепенения ее вывел шум мотора, возникший за спиной, она бросилась на середину и тут же услышала визг тормозов. Обернулась. Огромный синий самосвал стоял в трех метрах от нее, а выскочивший шофер злобно кричал:
- Тебе что, жить надоело?
Она повернулась и пошла к машине, он продолжал еще что-то кричать, но, увидев ее лицо, вдруг замолчал, а потом вежливо спросил:
- Вам до Москвы?
Она кивнула.
- Садитесь, у меня тепло, сразу согреетесь.
В кабине действительно было тепло, негромко играло радио, и пахло кожей от новой обивки сиденья. Она молчала, тупо глядя перед собой на мокрую дорогу, и чувствовала, что шофер - молодой парень - все время с интересом посматривает на нее.
