«Питер, — сказала она, скрывая волнение, — давайте поговорим не о прошлом, не о настоящем, а о будущем. О вашем будущем, которое вы помните. Сейчас вы дремлете, вы слышите мои слова. Сосредоточтесь и вы увидите себя через пять дней. Через пять дней — в вашем будущем. Вы вспомните его, как вспоминали сейчас свое детство. Сосредоточьтесь и вспоминайте. Вспоминайте, рассказывайте обо всем и отвечайте на мои вопросы. Когда я скажу «вперед»…»
Она включила запись.
Получилось отлично, она даже не ожидала, что Питер окажется таким податливым реципиентом. Ему было все равно, что вспоминать — прошлое так прошлое, будущее так будущее. В ее практике было всего четыре аналогичных случая, но она ни разу не смогла добиться нужного результата. Контрольные вопросы, которые она задавала пациентам в состоянии погружения, выводили в прошлое, не соответствовавшее реальному. Значит, и с будущим предполагались проблемы, а искаженные картины были ей не интересны. Ей нужен был достоверный результат, чтобы завершить исследование и написать наконец статью в «Вестник психиатрии».
Питер вспомнил тогда, что в субботу, восьмого декабря (сеанс проходил третьего, в понедельник), он утром отсыпался (как всегда), потом позавтракал (булка с семгой, кофе) и отправился в центр, где бродил по магазинам (все как обычно, никакой зацепки), а под вечер неожиданно для себя (настроение вдруг испортилось, он сам не знал почему) затеял в баре ссору с парнем. И не был он таким уж выпившим — пара порций виски, ерунда. Впрочем, парень пришел с девушкой… Подрались. Полиция. Допрос, штраф. Чтобы не провести ночь за решеткой, он заплатил сразу: месячную зарплату плюс пару сотен с закрытого счета. Неприятно.
Когда Питер проснулся и сел на кушетке, потирая затекшую шею, она сказала, что следующий сеанс состоится в воскресенье, девятого, и он не спорил, хотя (она видела) на воскресенье у него были другие планы.
«Ладно», — сказал он, меняя в уме составленный распорядок дня.
Пять дней она провела в ожидании то ли победы, то ли очередного просчитанного поражения. С правильными прегрессиями у нее пока ничего не получалось. Как она считала, по очень простой причине: ни один пациент не мог попасть на линию собственной реальности. Вечная проблема. Даже знаменитому Кейси это удавалось довольно редко, потому-то среди четырнадцати тысяч двухсот пятидесяти шести его записанных пророчеств верными были в лучшем случае чуть меньше четырехсот. Результат эффектный для бульварной прессы и собственной репутации, но для науки ничтожный, не превышавший уровня стандартной наблюдательной ошибки.
В воскресенье Питер явился на сеанс с рассеченной губой и пластырем на левом ухе. Разговаривал, едва раскрывая рот (было больно говорить).
«Дурацкий случай, — сказал он, — не знаю, что на меня нашло».
Она все же заставила его рассказать, а когда Питер ушел, сравнила две записи — нынешнюю и пятидневной давности, сделанную во время прегрессии. Совпали даже цвет платья девушки и форма облака, висевшего над городом (почему-то облако запомнилось Питеру и в прегрессии, и во вчерашней реальности).
Тогда же, в воскресенье, она провела контрольный тест. Не хотела с этим тянуть, да и Питер был настроен на работу — зря, что ли, выделил время в свои выходные?
Он лежал, она сидела рядом. Разговаривали. Она умела улавливать момент, когда пациент переходил грань реальности и говорил уже не о том, что помнил, а о том, что, возможно, составляло его истинную суть и почти никогда с обычными воспоминаниями не совпадало.
В то воскресенье она расспрашивала Питера об отношениях с матерью, о том, что происходило между ним и отчимом. Она уже знала об этом из предварительной беседы, могла сравнить. Питер волновался — собственно, большая часть его жизненных проблем и началась, когда отчим (Питеру было десять) в отсутствие матери жестоко его выпорол, а потом сделал то, о чем Питеру даже в измененном состоянии сознания говорить не хотелось.
Он вспомнил все то же, о чем уже рассказывал, — никаких отклонений. Любой психоаналитик на ее месте сказал бы: «Неинтересный случай». Что делать с пациентом, если он наяву и в погружении рассказывает одно и то же: как он подглядывал за девочками в раздевалке, как ездил с Мэри в Майями, но потом они расстались, потому что… Он и в реальности, и в погружениях давал одну и ту же оценку: Мэри была для него слишком умной — цитировала Киплинга, Шиллера, Марло, о котором он вообще не слышал. На самом деле Мэри не была умна, только начитана, но объяснять разницу было уже бессмысленно. Расстались они семь лет назад, и где была сейчас Мэри — бог весть…
«Питер, — сказала она ему в то воскресенье, — нам нужно работать долго, ваш случай очень интересен для моих исследований. Поэтому, если вы согласитесь проводить сеансы дважды в неделю, я буду платить вам по двадцать пять долларов».
«Тридцать», — сказал он, не раздумывая. Привык торговаться.
«Хорошо, — согласилась она. — Подпишем договор о том, что вы готовы принять участие в научном эксперименте».
«О!» — сказал он, и это был его единственный комментарий. Тридцать долларов на дороге не валяются, и бумаги, приготовленные к следующему сеансу, Питер подписал, не читая.
«Прочтите», — предложила она, а он ответил:
«Миссис Вексфорд, мне самому интересно, и к тому же мое имя будет упомянуто в вашей научной работе? Обо мне никогда нигде не писали».
Она слукавила — его имя не появится в публикации, только инициал П., таковы правила.
* * *
— Мне совсем не хочется спать, — разглагольствовал в кабинете Питер. — Вам не удастся меня усыпить, миссис Вексфорд, эти штучки со мной не пройдут.
Он был прав. Конечно, он ничего не понимал в практике гипноза, хороший гипнотизер мог бы и в этой ситуации усыпить пациента, однако она не была хорошим гипнотизером. Она не гипнотизировала его, когда погружала в состояние, близкое к гипнотическому трансу. Ему казалось, что мысль отделяется от тела и скользит по невидимой оси времени туда, где или очень хорошо, или очень плохо. Оба эти состояния были той энергетической ямой, куда в физике (она помнила со школьной скамьи) скатывается любой предмет, занимая самое устойчивое положение. В психике человека тоже есть свои устойчивые состояния, куда он проваливается, когда разговор (разговор, только разговор!) выходит на нужный врачу уровень доверительности.
Питеру казалось, что его усыпляют, — таким реальным представлялось ему будущее, которое он вспоминал, и прошлое, которое он даже не вспоминал, а погружался в него, как в реальность.
— Понимаете, миссис Вексфорд, — произнес он мягко и многозначительно. Похоже, говорил, глядя, как ему казалось, ей в глаза — там, за дверью. Голос его был грустен, — у меня нет другого выхода. Вы мне его не оставили. Я много думал. Я чуть с ума не сошел от всяких мыслей. Я не хочу, чтобы меня… да. Вы рассказывали, как можно попытаться изменить будущее. Вы сами мне об этом сказали.
