Да, я помню, разумеется, что надо идти. Пойдем, конечно, мы и так уже разговариваем почти полтора часа. Я боюсь, что в конце концов тебе надоем. Передозировка опасна. А я вовсе не хочу тебе надоесть. Самое неприятное в такой ситуации - быть назойливым. Извини, пожалуйста, можно я провожу тебя до "через садик"? Это ты так сказала, помнишь, где-то в самом начале? Остановилась посередине улицы: "Мне - сюда, а вам - через садик". Мы тогда с тобой еще были на "вы". Кстати, нам и следовало бы, наверное, остаться на "вы". Это могло бы придать отношениям некоторую такую... возвышенность. Ты же, наверное, понимаешь, что с нами случилось? Мы утратили ту возвышенность, с которой эти отношения начинались. Мы - вместе слишком долго и уже слишком привыкли друг к другу. Это уже не любовь, это уже действительно какие-то "отношения". А ведь так, чтобы какие-то "отношения", нам совершенно не нужно. Вот что, по-моему, с нами случилось... Ладно, ладно, не буду. Лучше давай, я вот так, осторожно возьму тебя под руку. Или, знаешь, лучше ты возьми меня под руку. Ну и что же, что дождь? Когда это мы с тобой боялись дождя? В Петербурге дождь - круглый год. Такой это город. И ничто, вероятно, так не идет Санкт-Петербургу, как дождь. Ну, я не считаю, конечно, знаменитых белых ночей. Между прочим, про наши белые ночи помнят, кажется, все. А вот кто, интересно, знает про наши черные зимние дни? Это когда уже в три часа надо включать электричество? Причем, это у меня, в новостройках: солнце в квартиру все же заглядывает. А у тебя двор-колодец, наверное вообще целый день - только при свете. Вот откуда наша шизофрения, проросшая в великую литературу. Вовсе не от миражей и призраков белых ночей, а от черных дождей и худосочного, бледного электричества. Это электрический свет порождает городскую фантасмагорию. Электрический свет, темнота, дворы, переулки, парадные. Кстати, видишь, вот мы уже и пришли до "через садик". Надо прощаться. Дай я тебе чуть-чуть подмигну, как раньше. Раньше мы при прощании друг другу всегда подмигивали. Я тебе позвоню. Нет, я тебе все равно позвоню. Нет, я тебе все равно, все равно, подожди, машина, смотри, откуда-то вывернулась! У меня иногда сердце закатывает, как ты, не глядя, выскакиваешь. Никогда не посмотришь толком едет кто-нибудь или не едет. Хорошо, давай сегодня без замечаний. Все, иди, я погляжу, как ты переходишь улицу. Нет, я все-таки погляжу, как ты переходишь улицу. Ну, все-все, иди наконец, все-все, наконец, иди, до свидания...
Два сильных взрыва прогремели сегодня в центре Санкт-Петербурга. Ровно в девять утра бомба мощностью, предположительно, около пятисот граммов тротила взорвалась в кафе "Ласточка" на Вознесенском проспекте. Взрывом были выбиты стекла нескольких ближайших домов. К счастью, кафе в это время было еще закрыто, никто из посетителей или персонала не пострадал. А около одиннадцати часов утра некий человек, пока не установленной личности, держа в руках, по словам очевидцев, дымящийся сверток, вбежал в магазин "Романтик" на улице Пестеля и, предупредив продавцов, что в свертке находится взрывное устройство, бросил его затем в секцию готовой одежды. К счастью, и при этом инциденте жертв тоже не было, хотя осколками разлетевшихся стекол был легко ранен управляющий магазином. Напоминаем, что на прошлой неделе был убит председатель правления акционерного общества "Салимон", Григорий Батруев. Его бронированный "мерседес", остановившийся на набережной Макарова, был обстрелян из гранатомета. Вместе с предпринимателем погиб один из его охранников. А еще за неделю до этого произошла трагическая перестрелка на Исаакиевской площади. У гостиницы "Астория", где селятся, как правило, прибывающие в наш город туристы, была выпущена автоматная очередь по припаркованному джипу "тойота". Стрелявшие, несмотря на интенсивный розыск, пока не найдены. По сведениям милиции, тогда были убиты три человека...
Как я тебя хочу, как хочу, я даже спать не могу. Иногда просыпаюсь, потому что сквозь сон вдруг чувствую твое быстрое прикосновение. У тебя какие-то удивительно чуткие пальцы. И когда ты прикасаешься ими ко мне, это для меня как огонь. Правда, это - сладкий огонь. Огонь, который не жжет. Извини, я, разумеется, понимаю, что - запретная тема. Вон как ты дышишь, будто тебе не хватает воздуха. Мне, впрочем, тоже как-то не хватает его в последнее время. Особенно если проснешься ночью, и вдруг - прикосновение пальцев. Я тогда уже долго не могу заснуть: час, два, три. Сижу на кухне, курю. За окном - чернота, громадный пустырь, огни новостроек. Пейзаж более чем унылый. А дальше, я знаю, - залив, и за его темной водой - Васильевский остров. Дом на Тринадцатой линии, неподалеку от садика. Парадная выходит во двор. Окна квартиры тоже - во двор. И ты спишь, даже ни о чем не подозревая. Я очень хорошо представляю себе эту картину. Я, к сожалению, вообще слишком хорошо тебя представляю. Смотрю вот сейчас в глаза, а представляю нечто совершенно иное. И снова - огонь, и снова в груди - больной жар вместо сердца.
Подожди, кажется, у меня кончаются сигареты. Нет, еще пачка есть. Я что-то стал слишком много курить в последнее время. И, по-моему, стал слишком много пить кофе. Без кофе уже не могу: будто на всем какая-то серая пленка. А там, где кофе, там, разумеется, и сигареты. В результате утром, как только встаю, выкуриваю одну за другой сразу две штуки, потом выхожу из дома и тоже сразу закуриваю, выныриваю затем из метро и до лицея, четыре минуты ходьбы, успеваю вытянуть еще сигарету. Раньше мне требовалось на это, по крайней мере, минут десять. А на уроке только и жду, когда наконец раздастся звонок. Сразу же бегу на площадку рядом с учительской. Полторы пачки в день - нечто совершенно немыслимое. Фосген уже разговаривал со мной на эту тему. Они там, в лицее, оказывается, культивируют совсем другой образ жизни. Процитировал мне Ювенала: "Менс сана ин корпоре сано", "в здоровом теле - здоровый дух". Видишь, даже латынь у них пошла в ход. Правда, в оригинале это звучит немного иначе. "Дай бог, чтобы в здоровом теле оказался еще и здоровый дух". Тут смысл принципиально иной. Фосген, по-моему, разозлился, когда я ему об этом сказал. Вообще-то, у них там какие-то свои заморочки. Костюм, оказывается, надо купить, не следует ходить в джинсах. Волосы у меня слишком длинные, раздражает родителей. Или я вот тут поставил подряд несколько двоек, тоже, оказывается, нельзя. Травмирует, оказывается, детские души. Там, между прочим, лбы есть, на полголовы меня выше. Марикина, например, такая. Я спрашиваю: как заканчивается роман "Анна Каренина"? Ну, там после смерти, помнишь, еще заключительная восьмая часть: "Вся моя жизнь не только не бессмысленна, какою была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!"... Вот я и спрашиваю: как заканчивается этот роман? Она секунд десять думает и отвечает: бросилась под поезд. Я тогда коварно уточняю: а дальше? Она снова думает секунд десять и вдруг догадывается: но не умерла!..
