– Совершенно верно. Вы сделаете это со смещением по фазе на полшага так, чтобы совпал максимум одной волны с минимумом другой.
– Тогда при интерференции произойдет полная компенсация – ничего вообще? Бог ты мой!..
– Вы правы! Давайте подтвердим это опытом. Я ставлю микрофон здесь, и на выходе прибор дает звуковые волны, разные по величине и обратные по фазе. Это уничтожает звук, и настройка поддерживается автоматически.
– Это не кажется резонным, но теоретически должна наступить полная тишина. Думаю, правда, что где-то нас подстережет «но».
– Фред, вы обожаете эти «но». Принцип отрицания обратной связи годами использовался в радио, и только потому, что людям лень было заняться этой проблемой.
– Да, я знаю об этом. Но звук не состоял из пиков и впадин, подобно морской волне. Это ряд уплотнений и разреженностей в атмосфере, не так ли?
– Так, – сказал Профессор, – но это не влияет на принцип работы созданной системы.
– И все же я не верю в ее работоспособность, – упрямо ответил я и приготовился произнести целую тираду, но через секунду осознал, что не слышу собственного голоса.
Тишина была гнетущей. Видя мою растерянность, Профессор схватил пресс-папье и швырнул на стол; оно подпрыгнуло и упало на пол.
Гробовая тишина.
Затем Профессор взмахнул рукой, и комната ожила, наполнившись звуком.
Ошеломленный и обессиленный от нервного напряжения, я тяжело опустился в кресло.
– И все же я не верю, – с тупым упрямством проговорил я.
– Жаль. Хотите, повторим опыт? – с ехидством спросил Профессор.
– Нет. У меня мурашки бегают по телу! А где вы прячете прибор? – с раздражением спросил я, чувствуя, что сдаюсь.
Профессор ухмыльнулся и выдвинул один из ящиков стола. Передо мной предстала потрясающая неразбериха всевозможных компонентов. По фантастически перепутанной проволоке и припою, разлитому в безмерном количестве где попало, я мог безошибочно сказать, что это произведение профессорских рук. Сама схема была чрезвычайно простой, проще современного радио.
– Громкоговоритель – назовем его так – спрятан за шторой, – сказал Профессор. – Конструкция может быть не только компактной, но даже портативной.
– Какой радиус действия? – спросил я. – Я имею в виду, на какое расстояние от источника звука работает звукогаситель?
Профессор указал на деталь, похожую на переменный конденсатор.
– Я не делал обширных текстов, но конструкция может быть отрегулирована так, чтобы дать полное звуковое затемнение в радиусе свыше двадцати футов. Еще на тридцать футов звук ослаблен, а далее он полностью восстанавливается. Но увеличьте емкость – и вы охватите любую площадь, – объяснил Профессор.
– Ну хорошо. И все же, Профессор, как вы намерены использовать эту конструкцию? – спросил я.
– Это уж ваша забота, – сказал он, сладко улыбнувшись. – Я всего лишь непрактичный ученый, а коммерсант – вы! Думаю, что применение будет широким. Одна лишь просьба, Фред. Не проболтайтесь об этом. Преподнесем сюрприз.
Я привык к подобным разговорам и через несколько дней представил Профессору доклад, предварительно проконсультировавшись с Харгривсом о производственной стороне.
Шеф внимательно прочел мой доклад. Казалось, один-два пункта вызвали его сомнения.
– Я не вижу, как вы сможете запустить в производство глушитель? – спросил он, впервые окрестив таким именем новорожденного. – У нас нет ни оборудования, ни персонала, а я ужасно нуждаюсь в деньгах сейчас, а не через год.
– Вчера звонил Фентон. Сказал, что нашел покупателя на патент Харвея. Я ему не верю, но возможно, что это правда. Интегратор даст деньги, – сказал я.
– Да, это, пожалуй, наилучший план, – ответил Профессор. – Но необходимо обсудить один-два пункта вашего доклада. Думаю, мы это сделаем в Оксфорде.
– Почему в Оксфорде?
– Потому что не все мозги сосредоточены в одном лишь Кембридже.
Через три дня Профессор появился в конторе, и по выражению лица мы поняли, что он доволен собою. Причина самодовольства не замедлила обнаружиться. В его кармане был чек на десять тысяч фунтов, за подписью Родерика Фентона, выданный Харвею и переданный нашей фирме. Профессор объяснил, что он уговорил Харвея продать глушитель Родерику как собственное изобретение.
– Но почему вы продали изобретение этому головорезу? – вопили мы хором. – Нельзя было найти кого-нибудь другого?
– Это все не стоит выеденного яйца, – спокойно отвечал Профессор, обмахиваясь чеком, словно веером. – К черту принципы! За полученные десять тысяч фунтов я смогу купить патенты Харвея и осчастливить всех моих кредиторов в один миг.
Сэр Родерик не дремал. Фантастическая игрушка появилась на рынке через шесть месяцев и вызвала неслыханную сенсацию.
Не могу понять, почему сэр Родерик пустил тогда в производство портативный аппарат, внешне напоминающий маленький радиоприемник. Сначала его покупали из простого любопытства, затем люди оценили его, пользуясь глушителем в местах большого скопления шумов, а затем…
Случайно мне довелось побывать на премьере новой оперы Эдварда Ингланда.
Музыка Ингланда много лет вызывала полемику. В день премьеры сторонники и противники композитора столкнулись в фойе врукопашную. Но дирекция театра заблаговременно вызвала наряд полиции, поэтому увертюру сопровождали лишь несколько свистков и мяуканье.
Окончилась увертюра, занавес поднялся, и я увидел героиню. Ее вступительная ария оказалась более доступной для моего понимания, но музыка была мрачной, и я снова пожалел о потерянном вечере. Не успел я раскаяться в совершенном проступке, как гнетущая тишина окутала зрительный зал. Думаю, что в первый момент я единственный во всем театре понял, что произошло. Я окинул взглядом зал. Все, казалось, застыли, сидя в креслах. Настоящий театр лишь начинался. Я смеялся до изнеможения. Те из зрителей, кто осознал, что произошло, пытались объяснить это своим соседям по креслу – сначала жестами, а затем в ход пошла писанина на листочках бумаги. Искали виновника, но тщетно! Тем не менее на следующий день во всех газетах резко нападали на сэра Родерика и настаивали на расследовании. Профессор, пожалуй, никогда не казался нам таким жизнерадостным, как в те дни.
События в театре были лишь началом целого ряда подобных случаев, один курьезнее другого. Не успели урезонить толпу, как случай с театром повторился, но уже в парламенте. В палате обсуждали проект государственного бюджета; и когда страсти разгорелись до предела, министр финансов начал махать руками молча. Звуковой занавес исчезал лишь в том случае, когда выступали представители оппозиции. Вероятно, за все время существования государства парламент не работал в подобной обстановке.
