— Ну конечно! — ответил голос, — Что угодно, лишь бы выйти из этой неловкой ситуации.
— Только без фокусов, — предупредил я. — Попробуй смыться, и тебя начнут искать с краскопультами. Это положит конец твоим забавам.
— О, ни в коем случае! — заверил меня пустой воздух, и я его отпустил.
* * *
Я прикончил бутылку пива в забегаловке, о которой шла речь, пока не припорхнул мой воробушек. Он нервно огляделся вокруг, подошел к моему столику и уставился на меня.
— Это ты? — спросил я недоверчиво. — Калиостро?
Он вздохнул и кивнул.
— Хорошо, я… пропустим это. Бери стул, присаживайся. Пиво?
Он беспокойно заерзал.
— Ммм, можно я закажу немного бурбона?
— А ты знаешь, чем уколоться, папаша, — похвалил я и поманил официанта. — Джо, принеси этому джентльмену немного кентукки восьмилетней выдержки.
Когда Джо вернулся, этот ботаник[4] взял стакан, плеснул в него на четыре пальца и выпил не отрываясь. После чего облегченно вздохнул.
— Теперь мне гораздо лучше, — объявил он. — Знаете, у меня сердце…
— Знаю-знаю, — подтвердил я. — Очень не хотел вас расстраивать, но это всё во имя науки, да.
Его лицо просветлело.
— Вы тоже изучаете науки? На чем вы специализируетесь?
— На психологии толпы, — ответил я. — Я репортер из «Графики».
Он тут же помрачнел, поэтому я поспешил его успокоить:
— Не волнуйтесь. Сейчас мы просто поговорим, так сказать, не для протокола, а статью обсудим попозже.
Он немного расслабился, и я продолжал:
— Прямо сейчас меня интересуют две вещи. Я полагаю, что вы имеете какое-то отношение к заварушке[5] на углу Спринг — не говоря уже о том, что вы прятались за слоем воздуха. Давайте, колитесь, профессор.
— Но я не профессор, — возразил он тем же самым застенчивым голосом, выкушав еще виски на четыре пальца. — Я — частный исследователь в области спектроскопии. Меня зовут Катберт Хиггинс.
— Хорошо, Катберт. Я Картер. Зови меня Клив. Давай-ка разберемся. Что это было? Зеркала?
— Не совсем. Это трудно объяснить непрофессионалу. Вы сведущи в продвинутой математике? К примеру, в тензорном исчислении?
— Я успешно добрался до неправильных дробей, — похвастался я. — А эти ваши тензоры проходят после?
— Э-э-э, боюсь что так.
— Ладно, — сказал я. — Излагайте. Я постараюсь продержаться, сколько смогу.
— Очень хорошо, — кивнул он. — Вы наверняка знакомы с обычными оптическими эффектами. Свет, падающий на объект, отражается или преломляется им по направлению к глазу, где интерпретируется его образ. Единственное обычное вещество, которое отражает или преломляет так слабо, что само невидимо, — это воздух.
— Бесспорно.
— По ряду причин трудно изменить оптические характеристики человеческого тела так, чтобы они соответствовали воздушным, и тело стало бы невидимым. Но остаются две возможности: первая — заставить лучи огибать тело. Вторая — психологическая невидимость.
— Ха? — спросил я. — Что вы сказали? Вы имели в виду гипноз?
— Отнюдь, — возразил он. — Внушенная невидимость — обычное явление… стандартный приём эстрадных фокусников. Они внушают, что объект из вашего поля зрения на самом деле не находится в поле зрения, и этого вполне достаточно, чтобы он исчез.
Я кивнул.
— Я знаю. Так делал Терстон в своих трюках с левитацей. Рамка, которая поддерживала девочку, была в поле зрения, но аудитория её не замечала. Я тоже её не замечал, пока мне её не показали, а после я уже не мог понять, почему, черт возьми, я не видел её раньше.
Хиггинс радостно закивал.
— Точно. Глаз игнорирует то, что фактически видит, а мозг заполняет это место тем, что должно быть на заднем плане. У многих есть такие способности. Хорошие детективы, карманники. Я сам ими обладаю — вот почему я заинтересовался проблемой невидимости.
— Притормозите-ка! — сказал я. — Только не надо мне рассказывать, что я не видел вас просто потому, что вы такой неприметный. Черт возьми, я смотрел сквозь вас.
— Не совсем, — поправил он, — Вы смотрели вокруг меня.
— Как это?
— По законам оптики.
— Послушайте, — сказал я несколько раздраженно, — я совсем не такой невежа, каким выгляжу. И я никогда не слышал о законах оптики, которые допускали бы такие вещи.
— Это был искусственный эффект, — признался он, — он достигается с помощью кое-каких моих собственных разработок. В основе своей это похоже на абсолютный отражатель. Я окружаю себя полем в виде сжатого эллипсоида. Свет, упавший на него в одной точке, обегает по поверхности поля и покидает его в диаметрально противоположной точке — в том же направлением и с неизменной интенсивностью. Он действительно обходит вокруг меня!
— Это выглядит совсем просто, — прокомментировал я, — однако, не думаю, что я смог бы построить такую штуку.
— Это трудно объяснить без обращения к высшей математике, — извинился он, — но, возможно, я могу привести отчасти похожий пример с призмами и зеркалами. Когда луч света падает на поверхность, он может быть дважды переотражен на угол падения, или же преломлен на угол преломления вот таким образом… — и он принялся рисовать на листке меню. — Когда оптическая система устроена таким образом… — он изобразил что-то вроде бартерной цепочки между зеркалами и призмами, — пучок света, падающий на систему в некоей точке «А» под некоторым углом θ («тэта»), будет отражен и преломлен вокруг системы к точке «А-прим», и выйдет наружу под углом θ («тэта»). Как видим…
— Пропустим это, — прервал я. — Я вижу, что он полдороги проскакал в объезд, и что он выходит из поворота в том же самом направлении. Остальное — замнем для ясности. Ладно, вы раскрыли половину загадки. А что насчет террора на дорогах?
— Ах, это, — он одарил меня идиотской ухмылкой и вытащил здоровенный револьвер.
Мне не понравилось то, что я прочел в его глазах.
— Спрячь эту штуку! — заорал я.
Он неохотно подчинился.
— Не понимаю, почему столько суеты, — проворчал он, — Это не опасно… ну, скажем, не очень опасно. Это всего лишь водяной пистолет.
— Ха? — я осмотрел оружие вблизи. — Тогда прошу прощения, Катберт. Начинаю понимать ваш замысел… Чем он заряжен?
Его лицо просияло.
— Синтетический экстракт mephitis, выделение скунса!
— Ммм… Катберт, а вам не кажется, что это чересчур?
Он виновато усмехнулся.
— Ну, может быть чуточку — но всё равно это ужасно забавно.
