Ошеломленный подобным откровением, Тимофеев укрылся в палатке, чтобы собраться с мыслями, обдумать перспективы и заодно решить, чем же утереть сизый пористый нос деда Мамонта. Ему было до такой степени обидно за поруганный прогресс, что он даже ненадолго позабыл о своей тоске по девушке Свете, затерянной среди сырых и заплесневелых инкунабул Дядьевского монастыря. Ближе к закату, когда запах щучьей ухи заполонил собой всю округу, умытые и благостные археологи собрались у костра.
Выполз на огонек и Тимофеев, хотя он и с трудом ориентировался в окружающей действительности: его посетили кое-какие соображения насчет рыбной ловли. Из сумеречных зарослей на костер с разных сторон одновременно вышли двое. Они чем-то походили друг на друга — крупные, кряжистые, краснолицые, в непромокаемых и непродуваемых куртках, в болотных сапогах с отворотами.
— Здорово, орлы! — провозгласил один. — Привет передовой землеройной науке от тружеников лесов, полей и вод! После чего он безошибочно угадал в Стихии Вяткиной руководство и церемонно приложился к ее загрубевшей, истрескавшейся руке.
Стихия немедленно пошла красными и белыми пятнами.
— Прошу к ухе, — застенчиво пригласила она.
— Пеньков, — назвался пришлый ухажер. — Праздношатающийся.
— Дубняк, — коротко представился второй, и его рука непроизвольно дернулась под козырек пятнистой кепки. — Инспектор рыбнадзора.
— А мы ничего такого не нарушаем… — заголосили археологи.
— Знаю, — сказал Дубняк. — Щука — хищник, бич молодняка. Лов ее на Шиш-озере разрешен круглогодично. Ему тоже поднесли ухи.
— Хороши щурята, — похвалил Пеньков, наворачивая свою порцию. — Кто ловил?
— Это наш Витя, — не без кокетства пояснила Стихия.
— Молоток, — еще раз одобрил гость. — Видел я твою снасть. На нее и ерша не подцепишь. А ты, гляди-ка, щук таскаешь!
— Это не я, — в порыве откровенности объявил Тимофеев. — Это местный житель дед Мастодонт… то есть нет…
— Мамонт, — подсказал неприметный Дубняк.
— Как же, знаю! — воскликнул Пеньков жизнерадостно. — Большой спец… Но щука — это не рыба. Так, баловство… Наше Шиш-озеро богато истинно ценными породами, которые в значительной мере скрасили бы ваши грядущие трапезы.
— Правда? — обрадовалась Стихия. — Завтра же пошлю Витю!
— Не советую, — вставил Дубняк и многозначительно покашлял.
— Да шут с ними, — сказал Пеньков. — Пусть он у вас попробует сома взять. Как, инспектор, на сомов охота разрешена?
— Не возбраняется, — ответил тот.
— Каждому свое, — продолжал резвиться Пеньков. — Кому сомы да щуки, а кому что… Так ведь, рыбнадзор?
— Не так, — промолвил инспектор. — И я тебя, Пеньков, все одно поймаю. Как ту щуку.
— Сердитый же ты, — удивился Пеньков, а Стихия с неодобрением посмотрела на Дубняка. — Ну, лови, лови…
— А правда, что в заводи под ракитами водяной живет? — вмешался Тимофеев.
— Это кто сказал? — осведомился Дубняк.
— Дед Динозавр… то есть как его?..
— Вряд ли, — уклончиво произнес инспектор. — Но ловить не советую.
— А рыба там, доложу я вам… — мечтательно закатил глаза Пеньков.
— Ловил? — с подозрением спросил его Дубняк.
— Что ты, как можно! — замахал руками тот. Они покончили с ухой одновременно, поблагодарили хозяев за угощение и степенно разошлись каждый в свою сторону.
— Странные они, — сказал кто-то.
— Да уж, — согласилась Стихия, с сожалением глядя вслед видному и веселому Пенькову.
Тимофеев уснул прямо у костра. Он спал и видел разлюбезную его сердцу девушку Свету, блуждающую при тусклом лунном свете среди темных от времени дубовых полок Дядьевского монастырского архива, густо заваленных усатыми осклизлыми сомами ин-фолио. Высоко над ним витали стаи жадных до интеллигентской кровушки комаров, опасавшихся подступиться из-за едкого хвойного дыма, что стлался понизу — к непогоде. Далеко за полночь Тимофеев внезапно проснулся и сел. Его слегка покачивало на месте, однако мозг уже работал в привычном режиме — четко, ясно, без сбоев. На неверных со сна ногах Тимофеев добрался до своей палатки и выволок оттуда вещмешок, набитый преимущественно предметами, не имеющими ни малейшего отношения к археологии.
В первую очередь его внимание привлек паяльник. Тимофеев немедля вздул костер и сунул жало инструмента в красно-белые уголья. Затем ему под руку подвернулся пустой корпус миниатюрного репродуктора, который также пошел в дело. Обратив одухотворенное лицо к черным небесам, Тимофеев на ощупь вытаскивал из мешка то старый конденсатор, то щетку от электробритвы и ничего не возвращал обратно. Он снова чувствовал себя умным, изобретательным, настоящим народным умельцем, потому что теперь хорошо представлял, как подкузьмить зловредного деда Мамонта. Самое трудное заключалось в наладке свежеиспеченного прибора. Тимофеев осторожно покрутил бывший регулятор громкости и прислушался.
Окружающий лес мирно спал, гудя на высоком ветру тяжелыми кронами. В следующее мгновение в этот вековечный шум вплелась басовая нота утысячеренного комариного зудения. Плотный рой собравшихся, очевидно, со всего леса остервенелых кровопийц тараном атаковал народного умельца.
— Мама! — завопил тот, отмахиваясь от крылатых агрессоров и одновременно пытаясь выключить прибор. Ему это удалось, и ошарашенные собственным поведением комары рассредоточились по лесному массиву.
— Не та частота… — бормотал Тимофеев. Он копался в конструкции, отвлекаясь лишь на то, чтобы почесать искусанные участки тела.
— Так, еще разик! Он зажмурился на тот случай, если комарье вздумает повторить нападение, а когда приоткрыл глаза, то увидел в каком-то метре от себя изумленную медвежью морду размером приблизительно с цветной телевизор последней модели — сонную, со свесившимся набок из клыкастой пасти розовым влажным языком.
Похолодев, Тимофеев быстро огляделся в поисках чего-нибудь более пригодного для обороны, нежели паяльник. Ему стало совсем нехорошо. Он был окружен. Вокруг полянки, вокруг палаточного городка со спящими археологами тесным обществом сидели бурые медведи самых разнообразных габаритов. Они пялились на растревожившего их несчастного изобретателя, словно решая, как с ним поступить по справедливости, и меланхолично чесались, а из-за деревьев к ним вперевалку торопились присоединиться новые и новые топтыгины.
Тимофеев резко вывернул регулятор прибора, и произошло очередное чудо. Недоумевающее зверье чинно оторвало мощные зады от насиженных мест и со всевозможной поспешностью удалилось в лес. Земля под ногами Тимофеева от медвежьей поступи чуть слышно подрагивала.
