«Фразеры Эпохи Ящеров».
Надпись опять дополнили.
Белым мелом по черному пластику, вертикально вниз от каждой аббревиатурной буковки.
Достаточно, чтобы вконец испортить настроение — не будь оно уже испорчено.
Милка стёрла рукавом меловое паскудство. Табличку спёр с кафедры и навесил на дверь их клуба кто-то из старожилов. Зачем придумывать название, когда официальное выражает суть лучше всего? «Физика Экстраординарных Явлений». Монтаж вечного двигателя, освоение антигравитации и поиски всеми забытого метеорита. Еще лет двадцать назад самая передовая кафедра была, говорят…
Замок на двери хитрый — реагирует лишь на биокод. Раньше был простой, но его постоянно заклеивали жевательной резинкой те же лапы, что не ленились дописывать табличку. Ещё сегодня утром надпись другая была. «Фикус эндокринной язвы». А вчера… Что же было вчера?..
Закрыв за собой тяжёлую дверь, Милка шагнула на перестроенный чердак. Оба зала пусты — день и пасмурно. Посидела, прислонясь спиной к холодному боку телескопа. Надо немного погодить с активными наблюдениями. Энергии эта тварь жрёт немерено, комендантша уже интересовалась. Поторопить Кирюшу с его тесловским трансформатором, ещё на той неделе отладить обещал. Но ведь это — Кирюша, птица гордая, его пока как следует не пнёшь — никакого полёта творческой мысли…
Сегодня Милке вернули курсовую.
С пометкой «на доработку».
Чего и следовало ожидать — если защиту назначают на пятницу, да ещё и тринадцатое. Фигня, короче. Переживём. Обидно другое — после возврата работы вызвали в деканат.
И намекнули, что тему лучше бы изменить…
Милка качнулась на старом эргономичном кресле. Встала.
Скоро вечер, а это значит, что сюда обязательно кто-нибудь притащится. Они, конечно, уже знают — слухи в универе распространяются со скоростью, на порядок превышающей световую.
Милка вытряхнула из рюкзака толстую пачку так и не пригодившихся распечаток. Открыв ящик стола, достала оттуда пакет ирисок «топ-топ», кулёк с печеньем и остаток булки. Можно валить. И поскорее, пока не пришёл никто и не начал тактично сочувствовать…
Потёртый кожаный рюкзак занял привычное место на правом плече, хлопнула дверь, и Милка, на секунду замерев в невесомости скоростного лифта, шагнула в звенящий и сверкающий полумрак вечернего Красноярска. За спиной что-то крикнула вахтёрша по поводу несданного ключа, но Милка уже захлопнула стеклянную дверь и в два прыжка перемахнула улицу на красный — всё-таки метр девяносто и ноги от ушей имеют некоторые преимущества не только на баскетбольной площадке, кто бы там что бы по этому поводу не говорил! Папочкины гены, что б ему, лучший подарок блудного родителя…
А на перекрёстке чёрт её дернул оглянуться.
«Фантастика — это яд».
Буквы над козырьком светились несильно, на фоне стены почти не видно, но Милке они показались ослепительными. Особенно — последняя, переделанная чьими-то паскудными ручонками из восклицательного знака при помощи тривиальной новогодней гирлянды.
Ну, знаете…
Кинув по сторонам пару быстрых взглядов, Милка достала из рюкзака горсть ирисок, а из кармана — рогатку, элементарную и недвусмысленную. И в два счёта расстреляла пакостную букву, несмотря на четырнадцать разделяющих этажей. Впрочем, рогатка была не такой уж и элементарной, её специально под Милкины руки Вовчик делал, другой кто и натянуть такое, пожалуй, что и не смог бы. А ириски — каменной твёрдости, за что и любимы. Рогатка хорошо пристреляна, только вот руки дрожали — таки зацепила попутно одно из верхних окон…
С печальным звоном посыпались осколки, заверещало сигнализацией чьё-то неудачно припаркованное авто, из-за дверей общаги выскочил слишком ретивый охранник и начал заполошно озираться.
Пришлось удирать.
Бегать Милка не любила. Да и зачем, если можно просто шагнуть? И — ещё раз шагнуть. А другие — пусть догоняют, трусцой или даже галопом. Вот и сейчас, промелькнув длинной тенью через подворотню, она почти сразу же перешла на шаг. Возвращаться к остановке смысла нет — общежитие располагалось в новом районе, почти на краю города. До трассы и пешком минут за пятнадцать вполне, особенно с Милкиными-то ногами, только Безвиху перейти.
На мосту было ветрено. От воды тянуло промозглой сыростью, и Милка ссутулилась, стараясь прикрыть коротким воротником ветровки замерзающие уши.
Они даже не взглянули… Она почти два года собирала данные, рылась в архивах, а они не захотели просто посмотреть.
И ладно бы — в далекой Москве… Так нет же! В двух шагах от эпицентра того самого феномена, исследование материалов о котором ныне признаётся неприличным даже для курсовой работы.
В ларьке за мостом купила каких-то консервов — просто ткнув пальцем, не разбираясь, ей было всё равно. И бутылку водки. Литровую.
Дальнобойщик, подбросивший до нужного поворота, всё пытался разговорить угрюмую пассажирку, но не преуспел, и, кажется, обиделся. Милке было плевать.
Светлячковый пунктир трассы остался позади. Под кедами мягко пружинила слежавшаяся хвоя, потянуло фитонцидно-гнилостным ароматом свежеразрытой могилы, за ноги стали хватать наиболее вредные кусты. Ещё не настоящая тайга, но уже и не городская лесопосадка.
Тут сегодня тоже было сыро и мерзко. На голову сыпался всякий хлам, время от времени капюшон сдёргивали наглые ветки, и за шиворот тут же прицельно шлепалась тяжёлая капля. Вдобавок от ириски ныл зуб, что не могло не отразиться на и без того уже основательно скисшем настроении. Милка споткнулась о корень и чуть не упала, но вовремя схватилась за какую-то сосну. И, разумеется, насадила ладонь на острый сучок. Шипя сквозь зубы, выругалась. Но как-то вяло.
У приколоченной к стволу выцветшей и помятой жестянки с едва угадывающейся меткой «Опасно!» покинула тропинку и пошла по притопленным брёвнам. Сверху их не видать, и ноги мокрые, зато на сам остров никто не суётся, обманутый широким пространством чистой воды.
Ещё прошлой весной она подновила заброшенную гать, накидав для удобства свежих брёвен, только вот скрепить толком так и не удосужилась, всё откладывала. Проходя по одному из тех самых, плохо закреплённых, поскользнулась и по пояс ушла в жидкую грязь. Настроение стало до того отвратительным, что даже не возникло желания выругаться.
У самого острова подвернула лодыжку, скользя по набухшей мягкой коре скрипящими от воды кедами. А последнее бревно еще и подло крутанулось, глубоко уйдя в воду под Милкиным весом и наподдав другим концом пониже спины. Да так подловастенько, что Милка, профуэтировав пару метров до берега, на ногах всё-таки не удержалась и ткнулась лицом в грязные прошлогодние листья.
