По вискам Шильда текли холодные, липкие струйки пота.
- Пустяки, гнойный аппендицит,- сказала дежурный врач, осмотрев Шильда. - Приступ утих, до утра ничего не случится, а утром сделаем операцию. Это все равно, что выпить стакан чаю, так что можете спать спокойно...
Когда белые халаты удалились, Шильд ощупал живот.
Был он натянут, как барабан, но от невыносимой боли внутри осталось только неприятное, пугающее и настораживающее жжение. Шильд знал, что операция по поводу аппендицита не представляет ничего серьезного, а потому успокоился и собрался уже было уснуть, как вдруг в памяти его всплыло...
"Коэффициент Маггера! Преобладание неблагоприятных исходов... Черт бы побрал этого тронутого старикашку! Надо же, такое неприятное совпадение: наслушаться его впечатляющих бредней как раз накануне операции!" Из затканного паутиной тьмы угла возникла всклокоченная голова Маггера; молча открывающийся рот изрыгал зловещие пророчества; черные глаза под нависшими бровями тлели, как едва подернувшиеся пеплом угольки в камине.
"Старина Маггер... Если верить людям, тридцать пять лет назад он предсказал дату первого десанта на Луну. А жаль, не успел я узнать, чему же равен его коэффициент... Чушь, конечно, попытка втереть очки легковерной журналистской братии, но все же... Сейчас прикинул бы вероятность благополучного исхода. Думаю, она близка к девяноста девяти процентам. Хотя... я ведь даже не представляю, насколько велик его коэффициент. "Поправка на Сатану"...
Как же он его вывел, опытным путем, что ли? А вдруг коэффициент достаточно велик? Если чистая вероятность - 99, а коэффициент неблагоприятности... Да нет, нечего и думать о таких глупостях... Тогда вероятность нежелательного исхода может оказаться близкой к 50 процентам. Боже мой, половина на половину! Из-за такого пустяка, как аппендицит. Я же абсолютно здоров! Во всем остальном... Однако же гнойного воспаления этой никчемной слепой кишки вполне достаточно, чтобы... Тьфу, неужели и меня охмурил своим враньем Маггер? Кстати, я ведь и сам не раз убеждался, что нечто подобное в природе существует. Взять хотя бы эксперимент. Все отлажено, все точно повторяется от опыта к опыту, ты приглашаешь коллег, гостей, газетчиков, представителей заказчика -и все летит в преисподнюю. В чем дело? Или футболист... В решающем матче с пяти метров не попадает в пустые ворота, а дай ему пробить сто раз из этого же положения на тренировке - сто мячей окажутся в сетке... Проклятый Маггер, старая седая ворона!
Значит, меня будут оперировать в понедельник утром. А понедельник-день тяжелый. Люди после интенсивного отдыха выбились из колеи, из рабочего состояния. Но ладно еще, если операцию поручат специалисту, а если какомунибудь тщеславному юнцу? Конечно, скажут, аппендицит, как стакан чаю выпить, пусть уж он прооперирует этого толстого господина, надо же когда-то начинать парню..."
И тут струйка пота снова щекотнула щеку Шильда. Он почти физически ощутил где-то в правом боку, среди путаницы кишок, холодное стальное лезвие ланцета в неверной, дрожащей руке. А вслед за этим, уже засыпая, увидел скорбную физиономию Маггера, стоящего в толпе на панихиде, и услыхал шепот, обращенный к нему, покоющемуся среди цветов: "И я призываю всех вас проверить этот коэффициент опытным путем-на себе..." Якоб Тамс пребывал в том расслабленном состоянии, в которое всегда, вот уже сорок лет, заставлял себя погружаться накануне операционного дня, а понедельник был в его клинике днем операционным. В домашних туфлях и халате полулежал он в качалке под приглушенную мелодию Сен-Санса, время от времени раскуривал сигару только для того, чтобы снова забыть о ней, и просматривал вечернюю почту. Он мог позволить себе три таких вечера в неделю: клиника его процветала, старость была обеспечена, дети устроены. Да он и не терял ничего, только приобретал, ибо на многолетнем опыте убедился: в день операции хирург должен быть собран, взведен, как спортсмен перед решающим стартом. А Якоб Тамс в свои шестьдесят четыре выглядел вполне по-спортивному, никогда не позволял себе ни фунта лишнего веса, каждое утро пробегал пять миль по песчаным аллеям старого парка и чувствовал, что находится в той золотой поре, когда глаз еще зорок и рука тверда, а ум уже достаточно развит и гибок, чтобы избежать в жизни всяческих неприятностей. Одним словом, был Якоб Тамс до конца уверен в себе, а это для хирурга качество немаловажное.
Из равновесия его вывело письмо от сына, оказавшееся среди деловых бумаг не первой срочности. Тысячу раз предупреждал он секретаря!.. Якоб Тамс уже протянул руку, чтобы позвонить, но вовремя притормозил: стоит ли портить нервы из-за такого пустяка?
Якоб Тамс-младший писал о благополучии своей семейной жизни, о том, как они с женой провели отпуск на побережье, о проделках внуков, Но вот в конце письма старик уловил не очень-то старательно скрываемое раздражение.
Шеф не допускает сына до настоящих дел; едва попадает перспективный проект, садится за него сам, не доверяет; таким образом Якоб Тамс-младший теряет бесценную практику, которую ничем потом не возместишь. "В этом отношении,- заключал сын,- государственное предприятие несравненно выше частного, там хоть заботятся о росте своих сотрудников".
Письмо сына расстроило старика. Действительно, его мальчик, его тридцатилетний Якоб был на редкость способным молодым архитектором, первые его проекты получили хорошие отзывы, премии на конкурсах, и останься он в государственном проектном бюро, давно уж выбился бы в люди. Впрочем, кто мог предвидеть, что милейший Арни окажется таким скрягой?..
Якоб Тамс встал с качалки и, шаркая домашними туфлями по ковру, прошелся из угла в угол гостиной. Конечно, Арни поступает некрасиво. Но ведь и он сам... Если взглянуть на вещи с точки зрения малыша Бена, его молодого ассистента, не то же ли самое получится? Да, да, сын прав, это минус частных заведений. Однако и мы, старики, не вечны, рано или поздно придется уступить дорогу молодому коллеге, а для этого надобно его прежде научить. Даже натаскать, черт возьми!
Якоб Тамс был человек дела, и все благие порывы, возникавшие в душе, немедленно переводил на язык практики.
Он тут же набрал номер.
- Бен, это ты, малыш? Хочу предупредить: завтра будешь потрошить ты. Что? Да нет, слава богу, я здоров, но думаю с утра устроить обход, побеседовать с больными. Врачующее слово и так далее, сам понимаешь. Да и тебе пора набивать руку, чай, не мальчик. Ну, до завтра!
"Малыш" Бен, весивший, по далеко не полным и несколько устаревшим данным, 112 килограммов, все еще держал в руке счет за квартиру, свалившийся на его голову, как летний снег. Но теперь упругие щеки Бена растягивало подобие улыбки, а еще минуту назад, до того как позвонил старый хрыч Якоб Тамс, их коробила растерянная недобрая гримаса.
