Первую дуэль провели двадцать три года назад, через несколько месяцев после кончины Фрейлиха. Конечно, если судить строго, с точки зрения сегодняшнего дня, это был не научный эксперимент, скорее игра.
Барона смоделировали шутя за несколько дней, не было ничего проще, весь его "интеллект" мог бы уместиться в кармане его роскошного кавалергардского сюртука.
Поэта моделировали долго и тщательно. Страница за страницей, факт за фактом превращали они в перфокарты это многотомное уголовное "дело". Уголовное и политическое! Чтобы не затянуть работу на многие годы, Фрейлих предложил базироваться на материалах лишь последнего периода жизни Поэта. Но и при таком ограничении провозились более двух лет.
Интеллект Поэта, как ни старались сблокировать его покомпактнее, получился все-таки весьма объемистым, и модель выглядела грузноватой по сравнению с тощим Бароном. Невозможно было не улыбнуться, когда модель встала и неуверенной походкой прошла несколько первых самостоятельных шагов, по собственной инициативе заложив руки за спину. Кудрявый человечек жил, двигался, говорил - но как мало напоминал он Поэта! Наверное, для посторонних это показалось бы святотатством. Но ведь все двадцать участников опыта отлично понимали, что внешность здесь - чистейшая условность.
Дуэль проводилась в лесу, в глубочайшей тайне После выстрела Барона Поэт, как и ожидалось, упал в снег, а потом вдруг швырнул пистолет и захохотал. Ошарашенный студент, исполнявший роль Секунданта Поэта, спросил. - Что с вами?
- Хватит валять дурочку! - сказал Поэт - Дело было сделано в тысяча восемьсот тридцать седьмом. Прощайте, господа! Эй, возница, домой!
Подготовка следующего эксперимента потребовала десять лет. К тому времени студенческий кружок был преобразован в отделение научно-исследовательского института истории литературы. Андрей Михайлович и Лазарь Всеволодович приняли два принципиально новых решения. Весь "интеллект" Барона по прежнему оставался при нем, интеллект же Поэта пришлось монтировать в отдельном помещении, связав его с моделью по радио. И пришлось исправлять методологическую ошибку профессора Фрейлиха - базироваться не на последних годах, а на всей жизни Поэта, начиная со дня рождения.
Штатных сотрудников в отделении было всего шестеро, остальные работали на общественных началах. От желающих отбоя не было. Студенты литераторы и кибернетики буквально штурмовали лабораторию "наследников профессора Фрейлиха".
В тесных комнатах лаборатории, превращенных в мастерские и до потолка заставленных блоками памяти, то и дело раздавались жалобы, почти стоны:
- Лазарь, в секции патриотизма опять короткое замыкание!
- Послушайте, други, секция рифм съедает массу ячеек. У нас и без того катастрофически не хватает жилплощади, а тут все новые и новые рифмы! Я вас спрашиваю, разве рифмы - интеллект? Пора бы положить этому конец, Андрюша!
- Опять перегорел блок ревности, я замучилась с ним!
- Отделу любви срочно требуются лаборантки! - чуть ли не каждый день ныл заведующий отделом - И не просто абы какие, лишь бы смазливые. Нужны интеллектуалки! Сложные и тонкие натуры, поэтические в своей основе. Он терпеть не мог смазливых пустышек...
Казалось, учли все - от первых стихотворных опытов до предсмертных шедевров, от впечатлений раннего детства до последних отравленных мгновений. Казалось, личность смоделирована предельно полно. На этот раз надеялись на успех - были все основания. И все-таки в лесу, куда опрометчиво пригласили немногочисленных гостей и даже трех журналистов, ждало разочарование.
Едва Барон, вскинув пистолет, шагнул навстречу, Поэт остановил его властным жестом руки.
- Друзья, - сказал он, обращаясь ко всем окружающим, - я не могу стрелять в этого господина. Он проходимец и ловелас, но он не достоин пули. Стрелять в него - значит стрелять мимо.
Систему немедленно отключили. А когда Андрей пришел в себя, он увидел, что в сторонке сидит Лазарь и плачет, как побитый мальчишка, беспомощно и зло.
Андрей был поражен глубиной этих слов - "Стрелять в него - значит стрелять мимо" Теперь он понял, что в эксперименте не учли чуть ли не самое главное связи с людьми, среду, в которой задыхался и погибал Поэт, одним словом, не учли эпоху. Действительно, Поэт был смоделирован только как поэт и человек, а не знамя России того времени, за Бароном же не стояли ни царь, ни жандармы, ни "высший свет". Действительно, стоило ли стрелять в одного Барона?
Начали все сначала. Андрей забросил докторскую диссертацию, Лазарь, потерзавшись несколько дней, отклонил заманчивое предложение работать в Космическом Центре, о чем мечтал уже много лет. Чтобы внести новые "небольшие дополнения", потребовалась напряженная работа целого института в течение тринадцати лет.
Теперь интеллект Поэта занимал не три комнатки, как раньше, а огромный, в двадцать четыре этажа, сверкающий стеклом куб научно-исследовательского института, но и здесь особого простора не чувствовалось. Это был интеллект-универсал, интеллект-энциклопедист, интеллект-эпоха. На нем уже проверили ряд гипотез, отноящихся к началу девятнадцатого века - система действовала безукоризненно.
Теперь главной целью эксперимента мыслилась уже не дуэль, к которой так долго и старательно готовились. Дуэли отводили роль генеральной проверки: если все произойдет так же, как было в действительности, значит, система выдержала экзамен. Готовился новый опыт, ошеломляющий своей смелостью. Через полтора века молчания Поэт снова начнет писать. Для начала он завершит "Египетские ночи" - над подготовкой опыта уже работала большая группа программистов.
И вот система ожила. Она была включена "за несколько дней до дуэли". В систему ввели эту гнусную анонимку. Поэт немедленно выдал письмо приемному отцу Барона, почти слово в слово совпавшее с настоящим.
"Барон! Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение Вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным...
...Итак, я вынужден обратиться к Вам, чтобы просить Вас положить конец всем этим проискам, если Вы хотите избежать нового скандала, перед которым, разумеется, я не остановлюсь..."
Это был вызов на дуэль. * * *
В этот субботний вечер Андрей Михайлович дольше обычного задержался в институте. Уже стемнело, он широкими шагами расхаживал по кабинету, молча споря с пустым креслом, в котором еще недавно сидел Лазарь Что-то самое главное во всем этом деле ему никак не удавалось постичь, хотя постичь нужно было немедленно, сегодня же, но это главное вертелось в голове, а в руки не давалось, ускользало и ускользало.
