— Не расстраивайся, — проговорил кукольник. — Ведь ты можешь исчезнуть, если захочешь.
— В школе нам показывали таких, как ты. Но они исчезли давным-давно… Во всяком случае, так считают.
— Когда мой род оставил известный вам космос, меня с ним не было, — возразил чужак. — Я остался в известном космосе, потому что мой род в этом нуждался.
— А где же ты прятался? И где, черт меня побери, мы вообще находимся?
— Ты не должен об этом беспокоиться. Твое имя Луи By?
— Ты знаешь мой код? Ты следил за мной?
— Да. Мы можем контролировать сеть трансферовых кабин этого мира.
Луи сообразил, что это в принципе вполне возможно. Правда, при этом надо было затратить целое состояние на взятки, но это не проблема.
— А зачем?
— Это очень долго объяснять…
— Ты можешь выпустить меня отсюда? Кукольник немного подумал.
— Думаю, что мне придется это сделать. Но прежде я хочу сказать тебе, что у меня есть оружие. Если ты захочешь напасть, я смогу тебя остановить.
Луи By фыркнул.
— Зачем мне нападать на тебя? Кукольник не ответил.
— Ах, догадываюсь! Вы — трусы. Вся ваша система этики основана на трусости.
— Хоть это и не совсем так, не стану возражать.
— Собственно говоря, могло быть и хуже, — пробормотал Луи. Каждая культура имела какие-то особенности. Во всяком случае, легче было договориться с кукольником, чем с генетически параноидальным триноком, изинти с несдерживаемыми рефлексами убийства или с неподвижным грогсом, у которого… ну, мягко говоря, шокирующие хватательные приспособления.
Вид стоящего перед ним кукольника вызвал у Луи целую лавину запутанных, обрывочных воспоминаний. Научные данные об их торговой империи, контактах с людьми, а потом об их неожиданное исчезновении были перемешаны в его мозгу со вкусом первой папиросы, неумелой работой на пишущей машинке, целыми страницами всемирного языка, которые необходимо было заучить на память, с уверенностью и разочарованиями молодости. Он слышал о кукольниках на уроках истории, а потом забыл о них на долгие годы. Невероятно, сколько может вместить в себя человеческий мозг!
— Я могу остаться в кабине, если тебе так больше нравится, — проговорил Луи.
— Нет, мы должны встретиться.
Под гладкой кожей кукольника задрожали мышцы. Дверь открылась, и Луи By вышел из кабины.
Кукольник отступил на несколько шагов.
Луи сел в кресло не потому, что он устал и хотел сесть, а принимая во внимание психический комфорт кукольника.
Если он будет сидеть, это укажет на отсутствие агрессивных намерений. Кресло было такое же, как и везде, — самоприспосабливающееся к фигуре, предназначенное исключительно для людей. В воздухе чувствовался какой-то приятный, деликатный запах — что-то среднее между аптечной лавкой и киоском сладостей с ароматическими приправами.
Кукольник присел на подвернутой задней ноге.
— Ты удивлен, что я препроводил тебя сюда? Необходимо более подробное объяснение. Что ты знаешь о моем виде?
— Уж очень много лет прошло с тех пор, как я был школьником. Я знаю, что у вас была торговая империя. Да? То, что мы называем «изученным космосом», составляло только небольшую часть этой империи. Мы знаем, что вы торговали с триноками. Мы же столкнулись с ними только двадцать лет тому назад.
— Да, мы имели с ними дело. Главным образом при помощи роботов-посредников, насколько я припоминаю.
— У вас была империя протяженностью в сотни световых лет, и существовала она несколько тысячелетий. Почему же вы исчезли, оставив все это? Почему?
— Неужели об этом уже забыли? Мы бежали от взрыва ядра Галактики.
— Да, я помню. — Луи смутно припоминал, что цепная реакция Новых была открыта именно кукольниками. — Но почему именно в это время? Ядра солнц превратились в Новые десять тысяч лет тому назад, а свет их придет сюда через двадцать тысяч лет, не раньше.
— Люди не должны быть слишком самонадеянными, — возразил кукольник. — Уверен, что вы способны нанести себе вред. Неужели вы не видите опасности? Вместе со светом появится космическое излучение, которое превратит эту часть Галактики в пустыню!
— Двадцать тысяч лет — это громадный промежуток времени!
— Уничтожение остается таковым даже за двадцать тысяч лет. Мой род ушел в направлении Магеллановых Облаков. Но часть из нас осталась на случай, если бы возникла какая-нибудь опасность. Сейчас это произошло.
— Да? А какая же опасность?
— Я не могу ответить тебе на этот вопрос сейчас. Но посмотри на это, — произнес кукольник, беря предмет, лежащий на столе.
И Луи, который все время пытался понять, где у кукольника находятся руки, увидел, что руками у него являются его губы.
«И совсем неплохими руками», — подумал он, когда кукольник подал ему предмет, который оказался голограммой. Большие, как бы резиновые, губы кукольника вытягивались на несколько сантиметров. Они были сухими, как пальцы человека, и были окружены небольшими выростами. За сточенными, плоскими зубами растительноядного существа Луи увидел движение подвижного языка.
Он посмотрел на голограмму.
Сначала вообще ничего нельзя было понять, и Луи терпеливо ждал, пока образ не уложится в его мозгу в логическую целостность. Небольшой, интенсивного белого цвета диск, как солнце типа СО, К8 или К9. Часть диска отсечена черным ровным ударом. Нет, это не могло быть солнцем. Частично скрытая за диском, отчетливо выделяясь на черном фоне, виднелась полоса удивительно чистой голубизны. Полоса эта была совершенно ровной, с острыми краями. На вид она была шире белого круга.
— Выглядит, как звезда, окруженная ободом, — проговорил Луи. — Что это такое?
— Можешь оставить снимок у себя, если хочешь. Сейчас я уже могу назвать причину, по которой я перенес тебя сюда. Я предлагаю создать группу из четырех исследователей, включая в это число тебя и меня.
— И что же мы станем исследовать?
— Вот этого я пока не могу тебе сказать.
— Не смеши меня. Надо быть ненормальным, чтобы решиться на участие в экспедиции, о целях которой ничего не знаешь.
— Желаю тебе всего самого наилучшего и поздравляю тебя с днем рождения, — сказал кукольник.
— Благодарю, — ответил несколько удивленный Луи.
— Почему ты ушел со своего праздничного приема?
— Это тебя не касается.
— Касается. Извини меня, Луи By, но все же ответь: почему ты ушел?
— Я просто решил, что двадцать четыре часа — это слишком мало, чтобы хорошо отметить двухсотый день рождения. Поэтому я продлил день, уходя перед полночью. Ты не можешь этого понять, не будучи человеком.
