— Не бойтесь, это пневматический шприц для подкожного впрыскивания без иглы. Жидкость проходит сквозь поры кожи. Вы даже не почувствуете. Кролики… Но Оля его перебила:
— Вам их в лаборатории не хватает? Но я же не кролик!
— Я на себе пробовал. Смотрите. — И Костя завернул рукав. Великолепнейший загар!
Считая всю эту историю очередной выдумкой увлекающегося изобретателя, Оля согласилась на эксперимент. В конце концов, ничего с ней не случится.
Изобретатель протер ваткой, смоченной в спирте, маленький кружок на ее шее и приложил пневматический шприц.
— Ну, вот видите, совсем не больно. Теперь надо минут тридцать полежать на солнышке.
— А если я действительно стану загорелой от вашего лекарства, то это надолго?
— О, конечно! У вас будет постоянный тончайший загар чудесного цвета, его не смоют ни дожди, ни ветры, и… и он будет всегда напоминать вам обо мне, произнес восторженный изобретатель.
Оля благодарно посмотрела на Снеткова, потом в зеркало.
— А скажите, долго еще ждать? Что-то пока ничего незаметно.
— Так и должно быть ведь надо еще проявить загар.
— Проявить?
— Ну, вроде как фотографию. Вот сейчас, видимо, солнце уже подействовало на пластинку… простите, на ваше лицо. Теперь поедем в лабораторию, я впрысну специальный проявитель, и все будет в порядке.
В лаборатории никого не было — воскресный день. Но Костя пользовался своим ключом, это ему разрешалось.
Уверенно он перезарядил шприц и прикоснулся им к Олиной шее. Настал решающий момент — проявляющий состав уже растекается под кожей. Проходят секунды, минута, наконец лицо Оли постепенно начинает покрываться еле заметным загаром. Она берет зеркало и удовлетворенно улыбается.
— Подождите смотреться, стойте спокойно, потом увидите, — нервно бормочет изобретатель.
Загар уже приобретает светло-коричневый цвет. Затем шоколадный… Еще темнее!
Перед испуганным Костей стояла негритянка, поблескивая ослепительными белками глаз.
…Профессор уже снимал свой халат, но в эту минуту вошла медсестра и взволнованно доложила:
— Борис Петрович, там прибежала какая-то девушка. Лицо закутано. Хочет вас видеть.
— Странно! Просите ее ко мне. — И профессор снова надел халат.
Повернувшись к пациентке, профессор взглянул через очки, потом протер их и снова посмотрел. «Негритянка? Как же с ней разговаривать?» — подумал он и спросил:
— Ду ю спик инглиш?
— Вы по-русски можете говорить? — неожиданно сказала она.
— Ну конечно… могу.
— Спасите меня, профессор! Я не хочу быть черной, это невозможно! Я с ума сойду!
— Извините, но я не вполне понимаю… Медицина не может изменить цвет кожи. И не все ли равно, темная она или белая…
— Но я была белой!
— Что такое?
Оля рассказала ему все.
Профессор покачал головой.
— Я пока не уверен, но, видимо, вам придется примириться с существующим положением.
— Неужели это безнадежно?
— Да вы не огорчайтесь. В нашей стране цвет кожи не помешает вам ни жить, ни работать.
— Но ведь я актриса!
— Гм! Тут уже дело другое. Надо прямо сказать — Анну Каренину вы не сыграете. Вот если бы Отелло… Впрочем, тут не до шуток… Чем бы вам помочь?.. А где работает этот изобретатель?
Но Оли уже не было в кабинете.
…Художественный руководитель, он же режиссер эстрадного оркестра, с нетерпением поглядывал на часы:
— Безобразие! В десять часов назначена репетиция, уже одиннадцатый, а мы всё не начинаем!
Дверь со скрипом отворилась. Женщина под черной вуалеткой неверными шагами прошла через зал и бессильно опустилась рядом с режиссером.
Он привстал:
— С кем имею честь?..
Но женщина сняла шляпу с вуалеткой.
— А, это вы, Оленька? — облегченно вздохнул режиссер. — Что за маскарад? Впрочем, блестящая идея! Мы сделаем вечер негритянских мелодий. Второе отделение ваше. Петь будете в гриме, голуба. А сейчас попробуем. Начали…
Оля знала эти мелодии, несложные по рисунку, но пронизанные глубоким чувством. И лишь сейчас она поняла, что не только веселые танцевальные ритмы родственны ей как актрисе, но и песни, в которых скрыто большое человеческое горе.
— Я никогда не мог предполагать в вас столько чувства, — говорил режиссер, когда репетиция кончилась. — Откуда это взялось, голуба? Совсем новый жанр. Успех! Настоящий успех! Но поработать, голуба, придется.
Началась большая работа. Оля изучала английский язык, знакомилась с негритянской народной поэзией и литературой. Проводя время за книгами и роялем, Оля редко выходила из дому. О Косте не хотелось вспоминать, но это было трудно. Глядя на себя в зеркало, Оля видела не только свое изменившееся лицо, но и белый отпечаток березового листка на плече. Этот листик случайно прилип, когда она играла несложную роль экспериментальной фотопластинки.
Снетков писал, звонил по телефону, но безрезультатно: видеть его она не могла.
Оля сказала своим друзьям по сцене, что грим ее держится несколько дней и она не хочет его часто смывать.
— Я так лучше вживаюсь в роль, — с грустной усмешкой говорила она.
Ее считали чудачкой, но потом привыкли. У каждого есть свои маленькие странности!
Оркестр выехал на гастроли по городам страны. Оля была еще очень молодой певицей, ее почти никто не знал. Выходя на сцену, она чувствовала какую-то особую теплоту зрительного зала, будто бы она действительно чернокожая девушка и грустит по своей далекой родине.
Снетков не выходил из своей лаборатории. Вся энергия, опыт, знания, упорство и творческий фанатизм — все было брошено на разрешение задачи.
Новая человеческая кожа — стойкая защитная оболочка — уже проверена и показала свои исключительные свойства. Осталось решить вопрос дозировки химических элементов, изменяющих пигментацию, именно то, что привело изобретателя к столь трагической ошибке в экспозиции. Он никогда не сможет забыть первую жертву своего безрассудного эксперимента.
Надо найти способ нейтрализации столь интенсивного биохимического процесса. Ведь есть же способы ослабления темных негативов, есть химические способы обесцвечивания тканей.
Но все опыты Снеткова не приводили к желаемым результатам. В его лаборатории бегали необычайные кролики. Они были обриты наголо, и на отдельных квадратных участках их кожи, как на шахматной доске, темнели пятна загара разной интенсивности. Это изобретатель пробовал время экспозиции. В большинстве случаев квадраты были почти совсем черные — они ежедневно напоминали Косте о его первом эксперименте.
