- Подумай про что-нибудь возвышенное.
Василий Степанович выпятил грудь и, поискав тему для высоких мыслей, вспомнил о переводе. Это денежное явление сильно нарушило его жизнь. Артист уже несколько дней был в опасливом недоумении, и хотя все-таки завел секретную от жены сберкнижку, но раздумывал так глубоко, что во время концерта не заметил бекара в нотах и дул до-диез вместо до, пока дирижер, исчерпавший все способы сигнализации, не кинул в него палочкой. Тогда трубач придумал для оркестра уважительную причину - запой, жене сказал, что едет в командировку за новой сурдиной, и отправился на завод.
- Надо тебе в руки что-нибудь техническое дать! - догадался Миша.
В темноте шаркнул выдвигаемый ящик стола, загремели железки. Василий Степанович воспользовался моментом и потер кулаками глаза, их пекло. Случайно он дотронулся до пиджака и отдернул руку, обжегшись. Он заопасался: не подпалить бы одежду...
- Во, штангель! - нашел фотограф. Он появился из черноты, неся штангенциркуль. Вся фигура Миши оставалась темной, лишь по краю ее обвело золотистое сияние. Молодой человек сунул инструмент в руки деятелю культуры и вернулся во мрак, сам заслоняя глаза ладонью. Снова завизжали колесики.
- А мы тут со Ставрогиным соорудили баян с проектором, - заговорил Миша, опять вывозя камеру на свет. - С каждой нотой связали какой-нибудь цвет. На клавиатуре исполняется музыка, а на экран летят разные лучи. Выходит цветомузыка.
- А, - отозвался артист, чтобы показать: это слово ему знакомо.
- Выше голову... Тогда верхнюю пуговицу застегни. Или у тебя ее нет? Тогда ниже голову, подбородком закроешь... А может агрегат и наоборот работать, выдавать звуки в соответствии с красками предмета, который перед ним.
Василий Степанович боялся пошевелиться: при движениях раскаленная одежда обжигала. Коленям стало горячо от брюк. Левую щеку стянул жар.
- Опробуешь нашу машину? А то профессионала не найдем никак.
- А, - утвердительно сказал музыкант. Но уверенности в голосе не было: за баян-то Василий Степанович брался разве только на свадьбах. А там играют не очень виртуозно.
Вдали, за концом света, стукнула дверь, кто-то вошел.
- Сейчас птичка вылетит, - поспешно пообещал Миша. Артист оцепенел. Штангенциркуль он держал перед собой обеими руками, как трубу, точно собираясь в него дунуть.
- При полной иллюминации? - насмешливо произнес вошедший, быстро приближаясь к неразберихе.
Фотограф пробормотал что-то смущенно. Стукнул проэкспонированной фотопластинкой, светильники, кроме лампы, медленно угасли. Вместо птички к музыканту устремился высокий мужчина в сером, идеально сидящем костюме. Ему было, наверное, под сорок. Он лучезарно улыбался и протягивал приезжему руку.
- Здравствуйте, Василий... простите?
- Степанович, - сказал артист, после яркого света слепо глядя на Ставрогина, и потер ладонями обожженные колени. Инженер решил, что гость вытирает руки перед пожатием, и на всякий случай вежливо тоже посмотрел на свою ладонь.
- Он на баяне может, - подал голос Миша, удаляясь. - Хочет испробовать нашу музыку.
- Весьма обязаны, - признательно произнес Борис Вадимович.
Из красных и синих кругов перед артистом выплыла рука в белой манжете и с золотым кольцом. Он потряс ее: рефлекс - подают, здоровайся. Ставрогин подхватил валявшийся поблизости стул и сел, аккуратно поддернув брюки. Он улыбался, но лицо было холодноватым.
- Вообще-то я трубач... - нерешительно сообщил Василий Степанович. - В оркестре...
Но Миша уже тащил громадный баян с наложенной на него сверху подзорной трубой. Несколько раз споткнулся о кабели, повалил какие-то предметы и опустил агрегат на колени музыканту.
Баян оказался необычно тяжелым. Раз уж отступать было некуда, оркестрант постарался как можно более тихо накинуть ремни на плечи. И машинально поставил пальцы туда, где начинается "Когда б имел златые горы...". Но, покосившись на инженера, опустил руку.
- На объектив переключено, - спохватился фотограф.
Борис Вадимович откликнулся:
- Ничего. Полезно для знакомства с возможностями аппарата. Направьте инструмент, к примеру, на Михаила и растяните мехи.
Парень приосанился и расправил усы, хотя их положение вряд ли изменяло его цветовую гамму. Он был в ярко-желтой рубашке, в малиновых брюках, из кармашка пышно торчал зеленый платок.
Василий Степанович с недоумением потянул баян в стороны.
Раздался скрипучий, режущий вопль - смесь визга с воем. Крепко засвербело в ушах.
Музыкант подпрыгнул и едва не упустил машину на пол. Ставрогин вовремя удержал ее.
- Светофорное сочетание, - сказал он, иронически глянув на фотографа. Чем-то щелкнул на аппарате и попросил: - Повернитесь к стене, Василий Степанович. Исполните что-нибудь.
Из проектора возник конус света. Артист пришел в себя, вытер холодный пот и пересел лицом к белой стене, яркий круг упал на нее.
Трубач некоторое время помедлил, как бы сосредоточиваясь, а на самом деле для важности. Затем тряхнул редкими волосами и вдохновенно заиграл.
По экрану метнулся синий сполох. Простенькая мелодия недружно расширилась, в ней появились украшения. Освещенный круг стал бурым, из него всплывали рыжие пятна. Исполнитель запустил длинную фиоритуру с пронзительными висюльками. Экран сделался устойчиво серым...
Оркестрант прервал игру и поковырялся в пуговках баяна:
- Не настроено, что ли...
- Возможно, пьеса, - корректно возразил Борис Вадимович, - мм... не совсем удачная. Если позволите, я предложу вам ноты.
Интерпретатор побагровел. Играл он свой собственный опус.
Ставрогин вынул из кармана неожиданно затрепанный блокнот и полистал его.
- Ваше произведение? - свысока, чтобы скрыть конфуз, осведомился неловкий сочинитель.
- Ни в коем случае! Не решусь злоупотреблять вашей любезностью.
Инженер поднес Василию Степановичу рукопись. Трубач снизошел до нее и долго читал, непроизвольно надув щеки и шевеля пальцами. Наконец собрался с духом и очертя голову пустился по нотным линейкам и по клапанам.
Этюд начинался едва ли не одними паузами. На стене они сопровождались чернотой. Затем стало повеселее, темп ускорился. Появились фиолетовые и голубые тона. Пошли хитрые узоры в мелодии, зеленые и желтые всплески на экране. После нескольких смеющихся созвучий произведеньице завершилось триолями и оранжево-красным пламенем.
- Ишь! - признался музыкант, отпуская кнопки. - Чье это?
Инженер хитро переглянулся с фотографом и спросил:
- Простите, а чье авторство вы могли бы предположить?
Василий Степанович точно отличал, пожалуй, только Щедрина от Моцарта. Тем не менее он не захотел ударить лицом в грязь и как можно тверже заявил: