— Боже мой, так вы… жалеете меня? Но это же вы сказали: не будь преградой на моем пути, сказали, что любите другую девушку. Ведь было так?..
Платье дрогнуло, поплыло, покачиваясь в такт невидимым шагам, бессильно прислонилось к стене.
Уктамжон попытался встать со стула, но незримая сила удержала его на месте. Уктамжон напрягся сильнее, но встать так и не смог, потерял равновесие и рухнул на пол. Ударился о спинку кровати, от сильной боли чуть не вскрикнул, но спазмы сдавили горло.
— Тысячу раз сожалею, — произнесло платье, — но ведь я так мучилась… — голос дрогнул, у Уктама по телу побежали мурашки. — В ту ночь, когда вы поставили последнюю точку в моей судьбе, я едва дождалась рассвета. Ребенок шевелился у меня под сердцем, каждое движение вызывало приступ боли и тошноты, поднимало со дна души тоску и отчаяние… Утро я встретила уже с твердым намерением: думаю, если бы даже моя мама воскресла из мертвых, вряд ли бы она смогла меня остановить. Я не знала, как теперь смогу жить, ведь навлеку позор на отца, на суровую мачеху. Да если они узнают об этом… Нет, — наконец сказала я себе, — медлить нельзя. Нужно сделать это сегодня же…
С дрожью в ногах я подошла к отцовской машине.
Достала из нее канистру, облила себя бензином и пошла куда глаза глядят. Помню, выйдя со двора, я направилась в сторону речушки. Почему меня потянуло 89 к воде — не знаю. Но прочно укрепившаяся в сознание мысль, что я обязана сгореть, что это единственный выход, отогнала в конце концов подальше от воды.
Я выбрала место, зажгла спичку и поднесла к подолу.
Огонь с гулом взметнулся к моему лицу. От невыносимой боли я бросилась на землю, закричала. Словно эта боль томила меня тысячелетия. «Прости мне грехи мои, о всевышний…»- успела подумать я.
Вдруг боль прошла, и я почувствовала, как поднимаюсь в небо. Даже не верилось, что лежащее внизу обгоревшее тело несколько минут назад принадлежало мне. Я, вернее, моя душа, стремительно неслась кудато. Подо мной расстилалась красная пустыня.
Потом я услышала голоса, такие странные, хрипловатые голоса. Но никого при этом не видела.
Меня, словно прочитав мои мысли, тут же успокоили:
— Почему, земная женщина, ты сожгла сама себя? И почему в вашем краю многие женщины поступают, как ты?.. Они наверняка бы не делали это, но о многих вещах попросту не осведомлены… Да, ваша планета разумна. Но не такой разум мы здесь хотели увидеть…
Странно, я совершенно не боялась их. И перестала удивляться своему состоянию. Я ответила вопросом:
— Зачем вы меня спасли? Я не хочу жить!
В ответ засмеялись. Но другой голос, помягче и понежнее, принадлежащий, видимо, женщине, спокойно произнес:
— Мы не спасали тебя. Ведь дух бессмертен! То, что вы считаете смертью — это лишь переход человека из одного состояния в другое. Неужели ты не знаешь такой-простой истины, ведь ваши мудрецы открыли это тысячи лет назад?..
Я не смогла ничего ответить и потому молчала.
— Ошеломлена, — сказал кто-то из них бесстрастно. — Успокойся, — это уже обращались ко мне. — Ты нужна нам, чтобы многих на вашей планете спасти от мук, испытанных недавно тобою. Согласись только нам помочь, и мы подскажем тебе, как это сделать…
Я согласилась. И теперь часто нахожусь там, где любящим друг другу угрожают опасности. Я могу проникнуть в сознание девушки и в сознание парня.
Я убеждаю их, что любовь, жизнь — это замечательно, и что не надо ссориться никогда.
«Слышите, — говорю я им, — ни при каких обстоятельствах не надо ссориться…» Мне для общения совсем не обязательно прибегать к помощи платья, как сделала я это сегодня. Просто… Только не сердитесь… Захотелось хоть немного почувствовать себя на месте вашей невесты. И то сияние, которое исходило сегодня от подвенечного платья, было лишь слабым отсветом моей некогда несчастной души, только никто этого не почувствовал…
А когда вы — еще раз простите — сжали своей горячей рукой ладонь Севары, во мне вдруг вспыхнула ревность… Такая сильная, что я чуть было не испепелила ею вашу невесту — поэтому ей и стало плохо. Но, к счастью, вмешались ОНИ, те, кто избрал меня для осуществления великой миссии добра. Успокоили меня и дали возможность поговорить с вами, напомнить, что на вашей совести — жизнь несчастной девушки и ее нерожденного ребенка. Чтобы искупить Эту вину, вы должны всегда любить свою жену и заботиться о ней. Прощайте…
Уктам хотел крикнуть, но в это время кровать заскрипела, и лежащая до этого неподвижно Севара повернулась набок. Уктамжон испуганно взглянул на нее, потом перевел взгляд на подвенечное платье. Последнее, как ни в чем не бывало, спокойно висело на спинке стула.
«Что же это такое? — спросил про себя Уктам. Галлюцинация?» И как бы в ответ услышал ускользающий, теряющийся где-то вверху и потому затихающий шепот:
— Проща-айте… Пом-ни-те-е… Через год у вас родится девочка, и с ее рождением я вновь вернусь на Землю-ю…
Начало светать. Проснулась Севара. События вчерашнего вечера выпали из ее памяти и, чувствуя себя счастливой, она весело осматривала свое новое жилище. Увидев Уктама, который, сидя на стуле, с тоской сжимал ладонями поникшую голову, она бросилась к мужу.
— Ой, какой я видела страшный сон! Если расскажу, вы не поверите. Будто мы всю ночь не спали, и я ругалась с вами…
Уктам взял Севару за плечи и, нежно глядя ей в глаза, тихо произнес:
— Этот сон не сбудется никогда…
