Но одно я запомнил совершенно точно: в тот раз двери не закрывались дольше обычного, и моторы нашего поезда выключились по крайней мере на полминуты. А значит, когда мы отъехали от станции, было, наверно, что-то около двенадцати двадцати восьми.
Мы проехали примерно секунд тридцать–сорок, ну самое большее – минуту, когда я вспомнил о своем намерении испытать магнитофон. Положив его на свободное сиденье рядом с собой, я подсоединил микрофон.
Мой магнитофон работает от батареек. Он один из самых маленьких, выпускаемых у нас в стране, и рассчитан на пятнадцать минут записи на одной стороне пленки. Поэтому перед тем, как его включить, я проверил, сколько еще осталось пленки. Пленка была только-только начата. Мне трудно судить точно, но минут на десять–двенадцать ее должно было хватить наверняка.
К этому времени поезд уже набрал скорость, все кругом гудело, как всегда в метро, и я, положив магнитофон на колени, включил его на запись. Я хотел записать звуки движения в течение нескольких секунд, а когда поезд остановится, послушать, что получилось.
Но вскоре после того, как я начал запись, в поезде, похоже, сломалась система освещения. И (возможно, это игра воображения) мне отчетливо показалось, что одновременно куда-то пропал гул мчащегося в туннеле поезда. Я даже больше скажу: мне думается, что поезду каким-то неведомым образом остановился.
Поймите, я достаточно хорошо знаком с законами физики и понимаю, что многотонный поезд, несущийся со скоростью тридцать или даже сорок миль в час, не может остановиться мгновенно. Особенно так, чтобы этого не почувствовали пассажиры. И тем не менее, мне казалось, что в данном случае обычные законы физики почему-то не работают.
Остановка, перебой в освещении или что это там было, продолжалось всего каких-то несколько секунд. Потом снова зажегся свет, и поезд помчался дальше как ни в чем не бывало.
Я покосился на магнитофон и протянул руку, чтобы его выключить. Он проработал уже достаточно, и теперь мне хотелось послушать, что получилось. И тут я замер. Катушки магнитофона все еще вращались, но одна из них была пустой. Двести футов магнитной пленки, более десяти минут записи, пронеслись, судя по моим ощущениям, за какие-то тридцать секунд.
Я оторопело глядел на магнитофон, пытаясь найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Я все еще глядел на него, как баран на новые ворота, когда наш поезд, скрежеща тормозами, остановился у перрона «Площади Пикадилли». Усилием воли собравшись с мыслями, я решил, что, несколько перебрав белого вина, умудрился неправильно оценить, сколько ленты оставалось на катушке. Понятия не имею, как это могло произойти – но это единственное разумное объяснение и, безусловно, самое простое.
Выключив магнитофон, я хотел было послушать, что получилось, но так как вся пленка смоталась, пришлось бы вновь вставлять ее в катушку, потом перематывать… Честно говоря, не хотелось возиться. Кроме того, я чувствовал себя усталым. Значительно более утомленным, чем несколько минут тому назад. Словно огромная волна усталости накатилась на меня сразу после того, как где-то между станциями в поезде погас свет.
В этот миг я понял, что происходит нечто необычное. Или вернее, не происходит нечто обычное. Поезд прибыл на станцию уже довольно давно, а двери все не открывались. С платформы до меня донеслись возбужденные голоса – не то что-то доказывающие, не то протестующие. Когда же я огляделся, у меня создалось впечатление, что с того момента, как мы отъехали от «Зеленого Парка», нас стало несколько меньше. Но по дороге двери не открывались.
Например, плачущая девушка. Она же сидела совсем рядом со мной… И еще мне припоминался высокий угрюмый юноша в черной вельветовой куртке. И пожилая седая дама с сумкой через плечо, на которой большими буквами было написано В.Е.А…
Не имело смысла продолжать, ведь я точно не зная, сколько людей находилось в вагоне до того, как мы тронулись в путь к «Площади Пикадилли», Но я заметил, что все остальные пассажиры оглядываются так же растерянно, как это, наверно, делал я.
Мужчина в котелке деликатно откашлялся.
– Что случилось? – спросил он. – Мы кого-то потеряли по дороге? Мне кажется, рядом со мной кто-то сидел, а теперь он исчез!
– Почему они не открывают двери? – поинтересовалась весьма разукрашенная особа, догадаться о профессии которой не представляло особого труда.
И в этот момент двери открылись.
Спор на платформе, похоже, разгорался. Носильщик и дежурный по станции ругались с мужчиной в форме машиниста.
– Ну ладно, – горячился дежурный, – вы выехали с «Зеленого Парка» вовремя. Я только говорю, что сейчас без пятнадцати час, а значит, на «Площадь Пикадилли» вы опоздали на десять минут. Кроме того, из вашего состава исчез этот чертов кондуктор и теперь черт знает, что будет дальше!
– …! – машинист употребил одно из непечатных слов. – На моих часах двенадцать тридцать пять. Я понятия не имею, что случилось с вашим проклятым кондуктором, но приехал я сюда точно по графику!
Я посмотрел на свои часы. Они показывали двенадцать тридцать пять. Я вышел на платформу. Там часы показывали двенадцать сорок пять.
– Что случилось? – спросил я у носильщика.
– Вам всем придется немного задержаться, – ответил он. – Исчез кондуктор. Мы позвонили начальству, спросили, что делать.
– Понятно… Кстати, ваши часы спешат.
– Вовсе нет. Мы их уже проверили.
Все больше и больше пассажиров выходило из вагонов. Они собирались маленькими группками, о чем-то оживленно беседуя, или осаждали машиниста и дежурного по станции бесчисленными вопросами. Я заговорил с парой человек с наручными часами: интересовался, который, но их мнению, час. Почти у всех часы показывали то же самое, что и у меня – двенадцать тридцать пять – плюс-минус пара минут. Был только один пассажир, часы которого показывали то же, что и станционные, но он утверждал, что всегда ставит свои на десять минут вперед.
В конце концов на платформе появился полисмен. За ним – несколько представителей Лондонской Транспортной. К этому времени распространился слух, что из состава пропал не только кондуктор, но и несколько пассажиров. Кое-кто все еще сидел в вагонах, терпеливо ожидая, когда поезд вновь отправится в путь, но большинство высыпало на перрон, задавая вопросы друг другу, отвечая на вопросы полисмена и господ из Л.Т., пытаясь выяснить, что же, все-таки, произошло.
Вскоре приехали еще полицейские, а за ними по пятам – еще работники Л.Т. Потом, пока все давали показания и записывали показания, фамилии и адреса, специальная бригада быстро осмотрела туннель. Ни кондуктора, ни пропавших пассажиров – ничего. И даже никакого объяснения перебоя в освещении.
