Если бы перекрыть течение Гольфстрим...
Если бы к власти пришел не Сталин, а Каганович...
Если бы неандерталец никогда не взял в руки дубину...
Если бы мы питались только воздухом, причем влажным...
Если бы мы уже слетали на Марс, только скрываем это. Американцы, к примеру, врут, что побывали на Луне, а мы, к примеру, врем, что не побывали на Марсе...
И тысячи других если.
Видимо, олигарху нравится занимать молодую жену увлекательными делами, иначе не отваливал бы Паше тонну баксов в месяц. Неплохие деньги, если учесть, что до начала совместной работы Паша выбирал в ресторане не самые дорогие блюда, а цветочниц гнал от своего столика. Говорил, что у него на цветы аллергия.
«Мы работаем над каждым словом».
Я верю. Став писателем, Паша многому научился.
«Водку нужно пить ледяную. Тогда наутро у тебя будет не позорный бодун, а благородная ангина».
Когда в альтернативном романе страсти и ужасы вспыхивают с совсем уж непомерной мощью, Ойлэ (так жена олигарха официально обозначила себя в отношениях с соавтором) пугается и лезет к Паше на колени. Она миленькая, я ее видел, но Паша ее безумно боится. Она мечтает сделать Пашу знаменитым. Но в запутанном Пашином сознании олигарх ассоциируется с чем-то вроде кемпера – знаете, это компьютерный игрок, сидящий в засаде. Цель у него простая: получить максимум с потерей минимума. Но, конечно, своими страхами Паша с Ойлэ не делится, поэтому она постоянно пытается влезть Паше на колени. А он боится, что или его убьют, или Ойлэ отравится противозачаточными таблетками.
У нее точно бак потек.
Например, она всерьез убеждала меня в том, что умеет менять скорость света. А еще ей хорошо известно, что в заброшенных тупиках нашего метро живут потерявшиеся когда-то мохнатые осмотрщики путей. А если в розетке поменять плюс и минус, лампочка начнет вырабатывать темноту и холод.
И все такое прочее.
– Слушай, – дышал в трубку Паша.
– Ну, говори, говори. Я слушаю.
– Ты внимательно слушай, а то с твоей позорной памятью...
Я неопределенно хмыкнул. Он прав, память – не мой конек.
– Мне справка нужна. Ты один знаешь о таких вещах. У тебя голова забита никому не нужными вещами. Вот скажи, когда в Советском Союзе ввели персональные звания для военных?
– Если ты про РККА, то в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году.
– Это точно?
– Тебе поклясться?
– А в госбезопасности?
– В том же самом году.
– А разница была между теми и этими?
– А как же.
– Ну, так объясни.
– Что объяснить?
– Ну, чем они отличались?
– Звания?
– Ну да.
– Сержант госбезопасности в то время был, скажем так, равен лейтенанту Красной армии.
– А почему не такому же сержанту?
– Потому что в РККА звание сержанта отсутствовало.
– А звание младшего лейтенанта госбезопасности чему соответствовало?
– Лейтенанту или политруку. Соответственно.
– А капитана госбезопасности?
– Полковнику или полковому комиссару.
– Хочешь сказать, – не поверил Паша, – что в госбезопасности легче было сделать карьеру?
– Я ничего такого не говорил. Это ты несешь всякую чепуху. Просто звание генерального комиссара госбезопасности соответствовало званию армейского маршала. Только тебе зачем все это? Учти, все три советских генеральных комиссара госбезопасности плохо кончили.
Но Паша – упрямый тип.
Чтобы написать альтернативный роман, надо много знать.
Я сам видел, как Пашу били свежим букетом цветов по фейсу, а он только закрывал глаза и спрашивал: «Простите, мы знакомы?» Хороший парень. Далеко пойдет, если завяжет с Ойлэ и с литературой.
4
Последний атлант бросил на стол пластиковый пакет.
Он ждал похвалы. Но разворачивать пакет я не собирался.
Все равно выкину. Новые, почти не ношенные джинсы, а я их все равно выкину.
По самому низу живота, по ширинке вдоль молнии и ниже по шву расползлись непристойно яркие, ядовитые цветные пятна. На коленях или на заднице, может, они и смотрелись бы, но не на указанных местах. Это бармен в «Иероглифе» угостил меня экзотичным коктейлем. Ингредиентов не знаю, но вывести пятна не удалось.
Не может быть, чтобы он не помнил.
Я легко и без интереса читал мысли Николая Михайловича.
Я легко и без интереса читаю любые чужие мысли. Маленькие и большие, гнусные и нежные, какие угодно. А чаще всего скучные и безразличные. К сожалению, таких больше всего. Правда, Последний атлант не догадывается о моем странном даре. У него идея-фикс: вывести меня на реальные воспоминания.
А у меня нет воспоминаний.
Я даже не помню, что любил раньше.
Это сейчас я люблю сидеть в переполненных кафе, ресторанах, ночных клубах. Музыка и шум нисколько не мешают мне. Приглядываюсь к лицам, прислушиваюсь к словам и к мыслям. Вон тот человек, например, похож на монгола, а размышляет как самый развратный француз. А вон тот похож на осетина, не стоит вслушиваться в его мысли. А этот вообще русский...
О своем даре я узнал года три назад.
Случайно, конечно. До этого ничего такого не было.
В кафе «Иероглиф» за мой столик нагло уселся (загрузился) плотный упитанный чел. Не спросил разрешения, просто отодвинул свободный стул. Розовый, как кабан, упитанный, с небритыми руками. Улыбнулся мне: «Чмо!» Устроился под ярким баннером: «Если вы пьете, чтобы забыться, платите бармену вперед».
«Чмо!» Это он обо мне так подумал!
Нагло сдвинул в мою сторону меню, все эти разнообразные баночки со специями, красивую салфетницу и жадно заказал официантке несуразное количество жратвы. При этом прикидывал, рассматривая меня: «Ну, чмо! Ну, не повезло! Все столики забиты. В рот будет заглядывать».
– Напрасно вы заказали так много.
– С чего вы взяли, что это для меня много?
Он уставился на меня. Он стопроцентно был уверен, что я чмо. Ему казалось, что он очень точно определил меня. Даже прикинул: «Может, не ждать? Может, сразу дать по репе?» Но решил: «Успеется. Сперва покушаю».
Это покушаю меня особенно покоробило.
– Зря вы заказали так много. Не успеете покушать.
Он замер.
Уставился на меня.
Даже оглянулся, но никого и ничего за его спиной не было, только баннер о заблаговременном расчете. Ласково улыбаясь, отхлебнул из высокого бокала. Красивое рубиновое вино. Отхлебнул жадно, много. Это его успокоило. Пьет, чтобы забыться, решил я. Терраса кафе «Иероглиф» выходит на бульвар, совсем рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, проходили мимо нас люди. «Это нехорошо, это негигиенично, – думал мой наглый визави. – Да еще это чмо. Обгложу рульку, – сладостно думал он, – и засвечу косточкой».
