— Н-да, — сказал помощник.
— Это мой прадед, капитан парохода «Жулан», — самодовольно сказал Чигин. — Папка и хронометр — наши семейные реликвии.
— Плавал по морю! — хмыкнул помощник. — Что ни говорите, анахронизм!
Капитан нахмурился.
— Ничего вы не смыслите, чиф. Это вам не космолетом командовать. Тут кое-что еще требовалось. Отвага, мастерство. А парусный флот? Какие люди там были?! «Травить правый бом-брам-брас!» Как это вам нравится?!
— А что это значит?
— Ну, команда такая, — неуверенно сказал капитан.
— Не понимаю я этого, — развел руками помощник, — не понимаю, и все тут! Что за бом-брам?
— Я теперь тоже многого не понимаю. Раньше вот так все знал, — выставил капитан растопыренную пятерню, — а теперь, извините, не понимаю. В позапрошлом году направили на двухмесячные курсы изучать эти новые звездолеты. Лекции читал такой, лопоухий. Прослушал я первую и спрашиваю: «А почему он у вас все-таки летит?» — «Вот же, — говорит,
— формула». А и я говорю: «На формулах, молодой человек, летать не привык. На всем, — говорю, — летал: и на ионолетах и на аннигиляционных, а вот на формулах не приходилось».
— Так он не летит, — ухмыльнулся помощник, — это пространство свертывается.
Красная шея капитана приобрела малиновый оттенок — признак, предвещавший начало шторма.
— Глупости! — сказал он, вставая с кресла. — Пространство — это миф, пустота, и сложить его невозможно. Это все равно что сожрать дырку от бублика, а бублик оставить. Нет уж, вы мне подавайте такой корабль, чтобы и старт и посадки — все было, а от формул увольте, благодарю покорно!
— Разрешите идти? — благоразумно спросил помощник.
— Идите, а я отдохну немного.
Капитан сполоснул под краном оба чайника, убрал коробочки с чаем и, взглянув на хронометр, откинул полог койки.
* * *
Баркентина под всеми парусами шла бакштаг, ловко лавируя среди нефтяных вышек.
Соленые брызги обдавали загорелое лицо капитана Чигина, наблюдавшего в подзорную трубу приближающийся берег.
Ветер крепчал.
— Убрать фок-марсель и грот-стаксель! — скомандовал капитан.
— Есть убрать фок-марсель и грот-стаксель! — проворные курсанты рассыпались по реям.
— Прямо к носу — коралловый риф! — крикнул впередсмотрящий.
Капитан взглянул вперед. Белые валы прибоя яростно бились о предательский риф, до которого оставалось не более двух кабельтовых. Решение нужно было принимать немедленно.
— Свистать всех наверх!
— Есть свистать всех наверх! — козырнул боцман.
— Рубить ванты, рубить топинанты, мачты за борт!
Подвахтенные с топорами кинулись к такелажу.
— Капитан, тонем! — крикнул молодой курсант, указывая на приближающийся вал, покрытый белой пеной.
— Черт побери, поздно! — капитан окинул последним взглядом баркентину. Отличное судно, но разве может оно противостоять мощи прибоя?! — Прощайте, братцы! Благодарю за отличную службу!
Удар! Треск ломающейся обшивки, крики тонущих курсантов, рев прибоя.
Огромный вал захлестывает с головой, переворачивает, слепит, душит. Больше нет сил!
Капитан опускается на дно. Но что это? Звуки фанфар, грохот барабанов, дикие крики. К нему плывет толпа голых зеленых людей.
— Ага, попался индюк! — орет плывущий впереди старик с длинной зеленой бородой.
«Откуда они знают мое прозвище?» — думает Чигин.
— Попался, попался! — орут зеленомордые. — Напиши формулу свернутого пространства и станешь у нас вождем. Не напишешь — смерть!
— Смерть индюку!
* * *
— Фу, дьявол! — капитан поднял голову с подушки. — Ведь приснится же такое!
Он перевернулся на спину, пытаясь понять, откуда идет этот шум.
Внезапная догадка заставила его вскочить с койки.
«Курсантский кубрик! Ну ладно, голубчики, сейчас получите космическое крещение!»
Капитан спустился в курсантский отсек и застыл в дверях.
Великий Ти-Ка-Ту, что там творилось! Пиршество было в самом разгаре. Весь запас продовольствия, выданный сердобольными мамашами бедным деткам на долгий космический рейс, уничтожался ими с непостижимой скоростью. Завтра эти детки будут лежать на койках, держась за животики и ни один не выйдет на вахту. А сейчас — горящие, возбужденные лица, рты, перемазанные вареньем, орущие под аккомпанемент электронной гармошки разухабистую песню, ту самую идиотскую песню о бравых парнях в космосе, которую так ненавидел капитан Чигин.
Капитанские ноздри подозрительно втянули воздух. Нет, до этого еще, кажется, не дошло, но все же…
Так закончим этот рейс мы, И в заоблачном порту Нас погладит по головке Всемогущий Ти-Ка-Ту.
И в награду за страданья Даст нам сыр и колбасу, Сказку нам расскажет няня С третьим глазом на носу, —
самозабвенно вопил веснушчатый юнец, свесив ноги с койки.
Гнев капитана медленно зрел, как плод под лучами осеннего солнца.
Сладок запах женской кожи, А под кожею — труха, Нас они целуют, что же, Пусть целуют, ха-ха-ха!
Это уже было больше, чем мог выдержать даже командир учебного космолета.
— Отставить!!!
Шум мгновенно стих.
— Братцы, индюк! — произнес чей-то голос сверху.
Капитан сжал кулаки. Опять это прозвище, будь оно проклято!
Откуда они только узнают?!
— Старшина, ко мне!
Вперед выступил тощий парнишка.
— Ты старшина?
— Я.
— Так вот что, голубчик, — с обманчивой мягкостью сказал капитан,
— во-первых, когда в кубрик входит капитан, ты обязан подать команду «Смирно!». Понял?
— Понял.
— А ну, подай.
— Смирно! — пискнул парнишка.
Капитан поморщился.
— Не так, громче!
— Смирно!!
— Не так.
— Смирно!!!
Чигин оглядел вытянувшихся в струнку курсантов.
— Вольно!
— Вольно! — неожиданным басом крикнул старшина. Кто-то прыснул от смеха.
— Это во-первых, — повторил капитан, — Во-вторых, на койках в кубриках не сидеть, для этого есть банки.
— Что есть? — переспросил голос сверху.
— Банки.
— А что это такое?
— Так называются на корабле скамейки.
— А…
— В-третьих, все продукты сдать на камбуз. Тут нянек нет, клистиры вам ставить некому.
Капитан мог поклясться, что ясно слышал, как кто-то у него за спиной произнес слово «дубина». Он резко повернулся, но в дверях никого не было. Очевидно, он просто ослышался.
— Гармошку сдадите старпому.
Тихий ропот пронесся по кубрику.
— Простите, капитан, — робко сказал старшина, — нельзя ли…
