«Почему же не к Константину Федоровичу? – думал он, не отрывая взгляда от пола и туфелек проводницы. – Меня забраковали! Наверное, отказы оформляют в другом кабинете. Специально увели, чтобы народ не пугать!»
Шли долго. Коридорами-переходами, лестницами, снова коридорами, дважды прокатились на лифте – и опять коридоры. Наконец, когда Григорий уже в третий раз собирался спросить: «Долго ли нам еще?», туфельки впереди куда-то исчезли, а сзади мягко закрылась дверь.
Даже не попрощалась!
Григорий огляделся. Музей какой-то. Сейчас бахилы дадут. Такие кабинеты он видел только на обложках дорогущих журналов по дизайну. Все блестит, сверкает, ни одной пылинки, ни одной лишней вещи. Кремовый ковролин, обитые гобеленом стулья, огромный деревянный стол с пустой столешницей, черное кресло-трон, боковые стены закрыты стеллажами с папками и книгами (одна к одной), фронтальная стена пряталась за салатовыми шторами. Не кабинет, а конференц-зал.
И никого.
– Здрасьте, – прошептал Григорий, не решаясь подойти к столу.
Бахилы никто не предложил.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем он заметил хозяина кабинета. Мужчина лет сорока стоял за креслом и не сводил глаз с Григория. Каменное выражение лица, короткие русые волосы, белая рубашка.
Григорий опустил взгляд и тут же услышал вежливое:
– Проходите, присаживайтесь.
У него все оборвалось внутри. Похожие ощущения он испытал дома три года назад, когда его задержали и привели в полицейский участок, подозревая в убийстве. Тогда Григорию много пришлось пережить. Чего стоила собственная фотография на стенде РАЗЫСКИВАЮТСЯ! ОСОБО ОПАСНЫ! Потом тот же портрет, но уже в «ориентировке», ему показал следователь. Пришлось долго всматриваться, чтобы понять: нет, просто похож. Следователь сомневался до вечера. Вопросы задавал, вежливо и культурно. Только от его вежливости бежать хотелось, как от змеи ядовитой.
Григорий подошел к стулу, положил руки на спинку и пролепетал:
– Спасибо, я постою.
Все это может быть частью испытания. Главное – сохранять спокойствие, что бы ни случилось.
Мужчина вышел из-за кресла, обогнул стол и остановился рядом с Григорием.
– Меня зовут Игорь Петрович. Не буду вас мучить, скажу сразу: тест вы прошли, причем с очень высоким результатом. Семнадцатый уровень. Поздравляю!
– Спасибо, я понял, – спокойно ответил Григорий, не замечая протянутую для приветствия руку. Ушлые ребята могли бы им гордиться.
– Хм… Странная реакция. – Игорь Петрович провел пятерней по волосам. – Обычно переспрашивают: «сколько-сколько?» или вообще вопят от восторга. А вы, я вижу, расстроены. Что-то не так?
– Пожалуй, мне и правда лучше присесть. Я, наверное, просто не расслышал. Какой вы сказали уровень?
– Семнадцатый.
Григорий блаженно улыбнулся.
– Еще раз повторю: «Ваш результат необыкновенно высок». – Почему-то вместо «необыкновенно» Григорий услышал «неправдоподобно». – И я просто обязан спросить…
– Как мне это удалось?
– Что привело вас в наш город.
– Там в тестах…
– Я ознакомился. – Игорь Петрович повернул соседний стул и сел напротив Григория. – Давайте просто побеседуем. Не могу отказать себе в удовольствии пообщаться с семнадцатым уровнем. У меня самого сегодня – всего лишь одиннадцатый…
(Григорий приосанился. Если у одиннадцатого уровня такой кабинет…)
…Вчера диверсанта ловили. Только под утро депортировали. Вот я и перенервничал. Много мыслей нехороших в голове крутилось. Итак? Я вас внимательно слушаю.
Григорий не торопился с ответом. Ему вдруг стало неудобно. Он уже хотел было передвинуть стул, чтобы общаться с Игорем Петровичем лицом к лицу, а не косить глаза и не поворачивать голову, но застеснялся: кто знает, вдруг у них не принято двигать стулья в чужих кабинетах? вдруг это их местная традиция – проводить собеседование, разглядывая человека в профиль (так сказать, взгляд со стороны)? или, может быть, прямой зрительный контакт между разными уровнями считается неэтичным?
Григорий провел рукой по столешнице, но, увидев на полированной поверхности влажные следы от своих пальцев, опустил руки на колени.
Смотрел в пустое черное кресло. Чувствовал «взгляд со стороны». И «улыбку со стороны». Услышал декоративное покашливание.
– Да что ж вы мучаетесь? – сжалился Игорь Петрович. – Сядьте удобнее. Самое страшное позади. Вам уже готовят определитель. Не надо так волноваться.
– Мне удобно, – ответил Григорий и покосился на Игоря Петровича.
– Хорошо, будь по-вашему. Давайте вернемся к тестам. У вас любопытная статистика. Слово «любовь» и однокоренные вы использовали пятьдесят восемь раз. Слово «духовный» и однокоренные – сорок пять. «Гармония» – тридцать раз. Дальше там тоже очень интересно.
Григорий сосредоточился на пустом кресле.
– Открою вам один секрет: я вырос в системе духовно интеллектуального ранжирования. Она лежит в основе нашего города, и от нее никуда не деться. Но тем не менее ваша любвеобильная метафизическая лексика меня очень удивила. Как же вы дома жили с такими мыслями?
– Трудно мне было.
– Столько любви! Столько духовности!
– Для меня это не просто слова, – пояснил Григорий, не глядя на собеседника, – а действительно очень важные вещи!
– Тут мы с вами солидарны.
Григорий снова почувствовал «улыбку со стороны».
– Вы написали, что хотите помочь нашему городу стать лучше, хотите ускорить нашу эволюцию во имя всеобщего блага…
– Я такого не писал! – испугался Григорий. – Я просто поставил галочку напротив этого варианта.
– Верно. Но желание сделать нас лучше у вас есть?
– Почему нет? Всегда готов помочь хорошим людям.
– А чем вам не нравимся мы нынешние? Что именно вы хотите в нас исправить?
Григорий искренне улыбнулся. На такую должность нужно ставить уровень повыше. Неужели этот Игорь Петрович всерьез пытается вывести его на чистую воду?
– И в мыслях не было исправлять горожан! Видите ли, нравственные, тонко чувствующие люди всегда сталкиваются с кучей проблем (я это по себе знаю). Вот и решил помочь по мере сил.
– Каким образом?
Григорий не смутился:
– Еще не знаю. Но думаю, способы найдутся. Как говорят у нас дома, было бы желание.
– Неужели вы приехали к нам только ради этого? Только ради помощи?
– Не совсем, – скромно ответил Григорий. – Сказать так – значило бы соврать. А мне претит ложь.
– Понимаю.
– Видите ли, в чем дело… – Григорий сам не заметил, как повернулся к Игорю Петровичу. – Дома я оказался в трудной ситуации, в довольно щекотливой ситуации. Болезненная тема.
