Она опустила в бутылочное горлышко на нитке аптечную пробочку с каплей щей. Но аппетита у Титкова не было, и пробка неприятно пахла корвалолом.
— Скоро Алька придёт. С женихом, — напомнила Матильда и снова задвинула бутылку в шкафчик.
Тоска навалилась с новой силой, даже в животе засосало. «Нет, — решил Титков, — выход один — смерть!»
Перед кончиной, как положено, захотелось попрощаться с родными и близкими, вспомнить хорошие моменты из жизни. Родных и близких в шкафчике не было, а из хорошего, как ни странно, вспомнилась жена, какой она была десять лет назад — весёлая, приветливая и с натуральными русыми кудряшками. Они тогда часто ходили в городской парк, где было много разных интересных аттракционов. Ещё пришла на ум Алька, но совсем маленькой. За выпивонами он как-то и не замечал, что дочь уже превратилась в невесту. Скоро она выйдет замуж, а там по квартире начнёт ковылять малыш и лепетать первые смешные слова. Деда у этого малыша уже не будет… Горькая безнадёжность скрутила всё существо пленника бутылки, и он что было сил долбанулся головой в стеклянную стену. Зазвенело стекло, в голове зазвенело от боли, и показалось, что сначала подбросило вверх, а потом швырнуло в темноту, в небытие. «Конец!» — кратко подумал Титков, но скоро понял: небытие не состоялось, и осторожно открыл глаза. Рядом с ним валялись огрызки огурцов и осколки бутылки, а среди них этикетка с непонятным словом — «АКДОВ». Если же это слово прочитать задом наперёд, оно становилось понятным и хорошо знакомым.
«Приснилось!» — обрадовался Титков.
— Ну и безобразник! — закричала Матильда. — Уберись хоть на время со своей пропойной рожей — не позорь дочь!
Кухня оказалась опять привычных размеров, но на тарелке всё ещё лежал огурец, точно такой, как в кошмарном сне.
Титков поспешно юркнул в ванну и с удовольствием умылся, а после заглянул в кухню: тревожил огурец.
— Не путайся под ногами, — сказала жена. Она сметала в совок с пола мусор.
— Я, Моть, ничего, я и посуду помыть могу.
— Денег не дам. Не проси!
— И не прошу. Я спросить хотел, как такое получилось…
— Знаю я тебя!
«Приснилось, — окончательно успокоился Титков, — потому всё как всегда». Но, уходя из кухни, он случайно глянул на совок с мусором и похолодел. В совке лежала аптечная пробочка, привязанная на нитку.
В чистой рубашке Титков вышел из своего дома. У подъезда на самодельном столе мужики громко забивали «козла». По улице гуляли люди. Приятно пахли увядающие газоны, а под ногами был надёжный шершавый асфальт. Титков вдруг остро ощутил радость бытия: хорошо просто так, совершенно трезвым стоять у ворот дома, и пусть мимо идут люди, и пусть пахнут газоны… А скоро придёт Алька с женихом и все сядут пить чай. Он тоже будет пить чай и говорить какие-нибудь умные слова. Эти мысли по-хорошему расслабили, он даже заулыбался, но тут…
— Приветик! — закричал внезапно возникший Никишкин. Он быстро полистал блокнотик и растопырил два пальца. — Так, так… Пропустили Виктора и Людмилу — секёшь? Надо восполнить пробел!
— Отвали! — буркнул Титков.
— Хвораешь? — посочувствовал мастер. — Сейчас подлечим. Я уже забежал. — Он вытащил из кармана начатую бутылку.
Дидюхин отчётливо ощутил под ногами стеклянный пол, и его забила частая дрожь, даже руки запрыгали.
Никишкин понял это по-своему. Из другого кармана он извлёк вялый огурец и грязноватую стопочку:
— Прими!
— Язва желудка! — быстро придумал Титков и, круто развернувшись, зашагал к своему подъезду.
— Друзьями брезговать стал?! — обиделся мастер.
После обеда пришла Алька с долговязым женихом. Пили чай с тортом «Сочи» и обсуждали новый телефильм, где после пятой серии шпионом оказался совсем не тот, на кого думали в первой. Титков этот фильм не смотрел, чай пил молча и временами вежливо улыбался. Жена посматривала на него подозрительно, а перед сном спросила:
— Заболел, что ли?
— Нет. А в чём дело?
— Чудно — весь день сухим проходил.
— Я, Моть, больше не пью — хватит.
— Зарекалась свинья…
Ночью Титков долго боролся со сном, ходил на кухню и пил холодную воду. Ему было страшно: вдруг заснёшь, а проснувшись, обнаружишь себя в стеклянном помещении.
Всё воскресенье он тоже проходил «сухим».
В понедельник в цехе выдавали квартальную премию. Никишкин стал уговаривать обмыть приятное событие, но Титков отказался:
— Медицина запрещает. Язва во весь желудок.
Все посочувствовали, а Никишкин не поверил:
— Ну-ну, иди лечи свою язву кофием с какавой…
Дружба с фантазёром-мастером быстро увядала: Титков не пил. За очередную «рационализацию» в рабочее время Никишкина перевели в другой цех — разнорабочим.
Вид любой бутылки стал вызывать у Титкова нервную дрожь, а жена Матильда, женщина хрупкой комплекции, почему-то казалась ему очень крупной и значительной. В отношении её Титков теперь испытывал постоянную робость, хотя стала она приветливой, а один раз даже назвала его уменьшительным именем, как звала в молодости.
На праздники в гости приехали тесть с тёщей. Матильда расстаралась со стряпнёй, а когда все сели за стол, вынула из холодильника бутылку сухого вина и разлила по стопкам. Титков было с удовольствием взял в руки прохладную стопку и уже подцепил на вилку мочёное яблочко, но вдруг… Вдруг он ощутил, как ноги его оторвались от пола, а всё тело стало съёживаться на манер проткнутого мяча! Рука со стопкой дрогнула, и он поспешно пристроил её меж тарелками на столе.
1990
