Именно такой она ему и показалась. Сказочной, волшебной и неотразимой. А ведь сразу и понятно стало, что девчонка обратила свой лучезарный взор на внезапно нарисовавшегося в проеме окна такого внимательного и страждущего юнца. Однако этот юнец потерял полностью и окончательно контроль над своими двигательными функциями. Его мышцы парализовала и прибрала к своей власти эта сумасшедшая и супермощная искра, которая не просто исполнила свою неведомую функцию и угомонилась, но продолжала долбить и добивать, а также притягивать своими мощными магнитными полями. И лишь единственная мысль волновала и пугала — а вдруг эта девчонка-принцесса сейчас внезапно уйдет и исчезнет из его жизни навсегда. И он ее просто никогда больше в этой жизни не увидит, не посмотрит вот таким жарким влюбленным взглядом, не сможет любоваться ее походкой, очертаниями тела и смешливыми глазами, постоянно искоса улыбающимися и посмеивающимися над его глупым видом. А такое в данную секунду казалось намного страшнее даже самой смерти.
И чем дольше он смотрел, тем сильней желалось и жаждалось смотреть и любоваться, казалось, вечно, да хоть всю жизнь. Да еще ко всему прочему она уже давно украдкой, но слишком вызывающе, поглядывала в его сторону, словно дразнилась и посмеивалась над наивностью и глупостью конопатого смешного мальчишки. Но смех не обидный, а просто веселый и счастливый. Антон понимал и прощал. Хотя конопатым себя не считал. Ну, подумаешь, под лучами летнего солнца и просветится пара-тройка конопушек. Так такой дефект, если и заметен, так лишь при тщательном ближайшем рассмотрении. А тут, как минимум, до нее метров эдак с пятнадцать. Ничего она с такой дали увидеть не могла. Если только слегка курносый нос да рыжеватый отблеск в волосах. Однако и рыжим его нельзя называть. Все, даже взрослые, признавали цвет его волос, как каштановый.
Антон боялся даже громко дышать, чтобы не разбудить лишним шумом храпящего в соседней комнате отца. Хотя, вариант абсолютно бесперспективный. До обеда его ничего не способно побеспокоить. Хорошим будильником в его организме служит лишь желудок. Как только проголодается, так сразу вернет в действительность из далеких сновидений. Но почему-то сейчас казалось, что все вокруг так и хочет помешать Антону и лишить его счастливого уединения. И эта жужжащая муха на окне уже казалась реактивным самолетом на взлетной полосе. Убил бы гадину, да отрываться от объекта наблюдения страшновато. Вдруг исчезнет и навсегда. А он еще не успел наглядеться досыта. Хотя почему-то чем дольше смотрел на эту девчонку, тем сильней испытывал желание смотреть и смотреть.
Решил попробовать поискать в ней недостатки, чтобы облегчить свои страдания, или насовсем от них избавиться, но почему-то виделись лишь сплошные достоинства, которые даже разрастались при этих попытках. Однако не будет же эта картинка длиться вечно. Рано или поздно, но должно произойти нечто, что прервет эти гляделки. Обязательно и очень скоро это просто обязано случиться. Ведь все хорошее и приятное всегда имеет привычку быстро заканчиваться.
Но поначалу Антон никак не мог понять природу и причину этого странного и ужасающего гула, явившегося ниоткуда и из некой бездны страха и окончания мира на этой планете. Вроде бы как эта муха, беспощадно бьющаяся башкой об стекло и пытающаяся пробиться сквозь светлое, но прочное и плотное нечто, что ограждает внешний мир от внутреннего и надежного, ее не пускает. Но этот гул нес опасность и угрозу. И он усиливался, превращая первоначальный свист в рев и грохот взбесившейся турбины турбореактивного вертолета. Почему-то Антону был ужасно знаком этот звук. И опознаваем. И так сильно хотелось крикнуть этой прекрасной незнакомке, чтобы она в срочном порядке покинула столь опасное место, которое с каждой секундой превращалось не в подиум для дефиле, а в смертельную ловушку. Здесь больше нельзя гулять вот так беззаботно и фривольно. Движется некая сила, пожелавшая разрушить и прервать любовное свидание. Беги, милая, уходи отсюда, ну хотя бы на несколько метров в сторону. Отбеги за это большое дерево, спрячься в подъезд моего дома, но только оторвись от этого любования собой.
Но почему Антону так явственно казалось, что опасность приближалась именно с улицы? С таким же успехом этот гул мог сообщать и вообще об общей опасности. Не обязательно только для нее. Но Антон за себя абсолютно не переживал. Ему не просто казалось, но и внутренняя уверенность убеждала, что этот реактивный грохот и шум хотел разлучить и разорвать эту внезапную и страстную картинку. Но не его, а именно ее он хотел вырвать из сюжета, чтобы заставить самого Антона страдать и мучиться этой потерей. Через мгновение страх передался и девчонке, словно наконец-то и до нее долетели эти тревожные и пугающие звуки из чужого мира. Трудно было так быстро перестроиться и преобразиться из образа восхищения и вожделения в жертву некой неведомой угрозы, но она уже пугливо оглядывалась в сторону надвигающейся беды, а лицо внезапно исказилось в гримасе смертельного ужаса.
Вот теперь уже времени на спасение не оставалось. Словно вышедший из подчинения и управления огромный черный автомобиль несся прямо на нее, и уже никто и ничего изменить в этом мире не мог, поскольку написанное в истории и в самом бытие переписывать некогда. Антону хотелось немедленно и сразу выпрыгнуть из окна, чтобы спасти ее даже ценой собственной жизни. Ибо теперь после всего происшедшего вместе с ее гибелью смысл дальнейшей жизни безвозвратно терялся. В этот ужасный и страшный последний момент ему кошмарно хотелось оказаться вместе с ней под колесами этого ужасного автомобиля. Да только парализованное тело не желало подчиняться. Антон внезапно почувствовал, как некая непонятная сила сковала тело и не позволяла даже пошевелиться. Руки и ноги отказывались слушаться. И только глаза, которым как раз Антон желал запретить видеть и вообще лицезреть развивающуюся трагедию продолжали фиксировать, словно в замедленном кино, как с каждым мгновением страшный автомобиль все ближе и ближе приближался к хрупкому телу прекрасной незнакомки.
Еще мгновение, и все будет кончено. Вот только немного одно непонятно, почему эти мгновения словно внезапно остановились, как в запланированном и продуманном неким режиссером кино. Они вдруг, эти видения, стали терять очертания, заплывая туманом и улетая вверх в небо, как картинка слайда на диаскопе. Неужели Антон от пережитого ужаса теряет сознание или просто сходит с ума? Но как бы ни хотелось и не желалось, однако действительность исчезала безвозвратно вместе со светом и картинками, а так же с этим ужасным автомобилем, который так перепугал Антона. И лишь крупные градовидные слезы, стекавшие по щекам, ощущались натурально и явственно. Антон Григорьевич проснулся окончательно и бесповоротно.
