- ...До коммунизма остается лет пятнадцать-двадцать, А семилеток - чтой-то вроде трех. А если не хочу идти я в ногу, Как доложил об этом вам сексот? Зачем зовете вы меня в дорогу И чем влечете вы меня вперед? А если захочу я разобраться -Вы сразу кляпик в ротик, чтоб я сдох!.. До коммунизма остается лет пятнадцать-двадцать, А семилеток - чтой-то вроде трех. А вдруг я тунеядец и подонок? А если я хочу стилягой стать? А если слух стиляги слишком тонок, Чтоб вашим бравым маршам подпевать? Так дайте же спокойно разобраться, Так дайте сделать хоть последний вздох!.. До коммунизма остается лет пятнадцать-двадцать, А семилеток...
- Эй,- несмело окликнул певца Юра. Тот моментально оборвал песню, резко обернулся, окинул Юру быстрым взглядом и широко улыбнувшись проговорил: - Рад приветствовать тебя в этом скорбном месте, дорогой товарищ по несчастью! Чего ты здесь шляешься, добрая душа? Чего честных гитаристов пугаешь? Уймись, право слово! Уймись и ступай себе с богом. Пакс вобискум, как говорил шут Вамба доблестному своему хозяину Седрику Ротервудскому, то бишь Седртку Саксонцу, черт возьми! - и он подкрепил тираду звучным аккордом. Юра плохо понял смысл речи парня. Напыщенные выражения действовали ему на нервы, а имена героев романа Вальтера Скотта вообще поставили в тупик. - Тут девушка не проходила? - спросил наконец Юра и оченьсильно смутился, вспомнив незнакомку. Его собеседник мягко, по-кошачьи улыбнулся, зажмурился и даже слегка замурлыкал. Юра хотел повторить вопрос, как вдруг парень сжал гриф инструмента так резко, словно душил змею, а затем принялся извлекать из гитары беспорядочный и подчас безобразный набор звуков, мотая при этом головой точно отгоняющий надоедливых мух конь, и заговорил нараспев:
- Ай-я-я-я-яй, молодой челове-е-е-е-ек! Вот какая буря происходит у вас в душе-е-е-е-е! Бегать за голыми девушками в вашем во-о-о-оз-ра-сте?! В этом переходном и коварном, слишком юном во-о-оз-ра-сте!.. Это неприлично, а вдобавок амора-а-а-аль-но. Вас обязательно исключат из комсомо-о-о-о-ла! И вдобавок выгонят из шко-о-о-о-лы. А ведь правда, хорошенькое ли-и-и-чи-ко? А может вам понравилась грудка или по-о-о-оп-ка? Девочка-клубничка, что и говори-и-и-и-ить...
Юра закусил губу, сжал кулаки и двинулся на насмешника. Тот хмыкнул и ответил уже вполне нормально: - Ну чего ты пыжишься, дурак! Шучу я. Шучу. Проходила твоя пупочка, как не проходить! Она и впрямь хорошенькая, и я бы не прочь ею заняться... Юра угрожающе засопел. - Все, все, не буду! - взвизгнул гитарист.- И не собираюсь даже! Я занят. Я наслаждаюсь свободой и гитарой.
Ах ты моя милая подруга шестиструнная, Вновь с тобою мы сидим вместе под луной! Лишь тебя я буду мучать ночью тихой, лунною, Девушка пускай идет мимо, стороной... мимо, стороной... мимо, стороной...
- пропел парень, жмурясь от удовольствия. Пел он явно нреподготовленно, а просто так, всякую чепуху, первое, что пришло в голову. Во всяком случае было совершенно непонятно, где же в этом странном месте ЛУНА. - А ты кто? - уже беззлобно спросил Юра. - Я-то? Я простой советский сумасшедший, у которого отобрали его любимую гитару и который вновь взял ее в руки после длительной разлуки... Парень замер, как бы прислушиваясь к собственным словам, и медленно замурлыкал:
- Взял я ее в руки... в руки...
Он повел головой и сказав: "Нет, не так," - запел, в экстазе творчества отбросив голову назад и лаская пальцами струны:
- Взял тебя я в руки после длительной разлуки, Ты родишь мне песню, что созрела в сердце вновь...
- Какой сумасшедший? - не понял Юра. Гитарист скривился, словно проглотил хороший кусок лимона без сахара, тряхнул непокорной светлой шевелюрой и с явным неудовольствием сказал: - Ну вот, всю песню мне испоганил. Дуралей... Как это какой сумасшедший? Я ж говорю: простой. Советский. ПРИЖИЗНЕННО был водворен в Желтый Дом, то бишь в Павловку, за распевание своих и чужих аполитичных песенок в публичных и прочих местах, для того не предназначенных. В настоящее время обрел полную и непресекаемую более свободу, а также любимую ГОЛОСИСТУЮ ПОДРУЖКУ... - Что, прямо вот так за песенки и посадили? - Юра задрожал, потому что вспомнил недавние свои опасения за Веньку, обожающего политические анекдоты. - Ми-лай, конечно же нет! - гитарист поморщился, словно у него болели зубы.- Посадили за тунеядство, за любовь к кочевой жизни и прочее в том же роде. Кто ж сажает за песенки! Да и вообще не посадили, это я фигурально выразился. На экспертизу направили, и все. Оно ведь как получается? Нормальный обыватель поминает деяния Никитки не иначе как при жене, да и то шепотом, вдобавок под одеялом. А что? Любовница может иметь еще одного любовника, который вдруг окажется кэгэбэшником! Правда, жена тоже может спать с каким-нибудь вшивым сексотом, это никому не вредно и не возбраняется, но кормильца-то она выдавать поостережется. Я же могу встать на перекрестке у пятого угла дома и орать на весь город любимые сельхозкуплеты,- гитарист принялся тихонько наигрывать "Ура, ура, догоним Сэ-Шэ-А".- И теперь я тебя спрашиваю: станет ли это делать среднестатистический обыватель? Юра вздрогнул (слово "среднестатистический" очень походило на такие страшные ругательства как "кибернетика" и "генетика"), но промолчал. - Правильно, не станет. Следовательно, кто я такой? Тоже верно: чокнутый. Вот меня и изловили, и на экспертизу направили. Только она немного затянулась. То есть СЛИШКОМ затянулась, но это уже детали... которые не взволнуют ни один советский суд. - И что потом? - Как это что! Раз я помер, какая теперь экспертиза? Гитарист не обратил совершенно никакого внимания на все возрастающее смятение Юры и принялся громко чеканить фразы:
- Экспертиза - вздор! Экспертиза - ноль! Голос экспертизы тоньше писка! Кто его услышит? Разве жена...
- Так ты... МЕРТВЫЙ? - еле выдавил Юра. Парень прервал торжественную декламацию и посмотрев на него с каким-то болезненным интересом медленно и раздельно произнес: - Разумеется мертвый. Как и ты. Юре сделалось нехорошо. Наверное, со стороны это было очень заметно, потому что глаза гитариста полезли на лоб от изумления. - Так ты до сих пор ничегошеньки не понял?! - Н-нет...- пролепетал Юра. - Да ты что! Вот это надо же,- парень тяжело вздохнул и принялся терпеливо объяснять: - Я погиб, когда обвалился корпус психушки с частью горы. Тебя утопило в потоке или занесло селем. Понял? (Юра недоверчиво кивнул.) Ты же не дышишь. Тебе только КАЖЕТСЯ, что ты вдыхаешь и выдыхаешь. Понюхай: здесь нет никаких запахов! (Юра последовал совету гитариста и с ужасом обнаружил, что тот прав.) А твоя пупочка... Знаешь, откуда она приходила? ("С Сырца," - сказал Юра.) Верно. А что было когда-то на этом самом Сырце? (Юра молча смотрел на гитариста.) Ты разве не заметил пулевых ран у нее на груди? - Я ран вообще никогда не видел,- попытался оправдаться Юра. - Я тоже,- согласился гитарист.- Но хоть медицинскую энциклопедию можно было почитать, пока ты был жив?.. Ладно, не в этом дело. Ты лучше скажи, КТО и КОГДА мог раздеть ее на Сырце и прихлопнуть? Юра просто терялся в догадках. Парень отложил гитару, встал и процедил: - Ты хоть краем глаза заглядывал в "Бурю" Эренбурга? (Юра потерянно молчал.) Ты не слышал про Бабий Яр? НЕ СЛЫШАЛ!!! Так как Юра продолжал молчать, гитарист прошептал: "Вот так мы знаем историю Отечественной войны и своего города, м-м-м-мать твою!" - и принялся расхаживать взад-вперед. Наконец сказал: - Так вот, пусюнчик. Твою пупочку расстреляли в Бабьем Яру лет двадцать тому. Это было во время оккупации. Она мертвая, понял? И она, и я, и ты тоже. Протри свои паршивые зенки: мы под землей! Под нами земля, над нами тоже земля (парень ткнул пальцем в черный потолок со странным рисунком, похожим на речное дно), и вокруг нас, и в нас. Мы - это земля. УЖЕ земля. Мы бродим здесь, а не лежим в гробах, потому что хоронил нас сель, а не человек. А ее труп полили бензином и сожгли, когда в сорок третьем фрицы драпали из Киева. Понял? Юра зашатался, икнул и сел. Его тошнило. Значит, все они мертвецы. И он. И этот парень. А вдруг гитарист сейчас набросится на него и чего доброго начнет грызть, кусать и рвать на части?! Кто его знает, какие они, покойники... - Ты чего? Сдрейфил? - участливо спросил парень. Юра быстро кивнул.Мертвецов испугался? Эх, деточка! Ты же сам такой, как я. Ворон ворону глаз не выклюет, заруби это на своем сопливом носу. Впрочем, я тебя понимаю. Еще гениальный Пушкин сказал:
