Ознакомительная версия.
– Ни с кем.
– Я ведь все равно узнаю.
– Ни с кем.
– Ну-ну.
Когда пришло время и родители уснули, Петя снова включил виртуальный контакт, в четвертый раз за вечер. И снова он плыл, покачиваясь на руках женщины и знал, что эта женщина его мать, и был совершенно счастлив и спокоен.
Но на следующий день он не мог учиться. Через два дня он стал смотреть на свою реальную жизнь всего лишь как на досадную помеху, как на пробел между виртуальными возвращениями. Так не могло продолжаться долго. Через четыре дня его мозг не выдержал.
Он очнулся в больнице. Как только он открыл глаза, невыносимая усталось навалилась на тело, тяжесть, слабость, тошнота и боль. Ему было так плохо, как только может быть плохо. Ему было даже хуже. Его тело умирало. Он не чувствовал ног и рук, по коже бегали мурашки, под кожей пролетали беспорядочные молны мелких мышечных сокращений. Он начал икать и не переставал, пока медсестра не ввела емму в вену какое-то лекарство. Вскоре появился врач.
– Очнулся? Говорить можешь?
– Могу.
– Это ничего не значит. Посмотрим на тебя через неделю. Если будет на что смотреть. Попробовал?
– Попробовал, – ответил Петя.
– Ну, ты даешь. Это с тобой в первый раз или раньше понемногу баловался?
– В первый раз.
– Ну да, я так и думал, – согласился врач. – ты же был хороший мальчик. С хорошими мальчиками так обычно и получается. Они слишком усердно выполняют свои обязанности и устают. А потом – такая альтернатива. И они срываются. Я на своем веку видал сотню таких как ты. Ничего страшного. Вылечим.
– Я не хочу, чтобы вы меня вылечили.
– Конечно, не хочешь. Но никто тебя не спрашивает. Зато потом скажешь спасибо.
– Но почему там так хорошо? – спросил Петя.
– Потому что диско-жизни не настоящие. Те, кто их выдумывает, старается придумать что-нибудь особенно хорошее. Если бы диско-жизни не были лучше чем обычная жизнь, их никто бы не покупал. Это как с книгами: книги всегда интереснее, чем жизнь. Но жизнь есть жизнь, а книга есть книга. Правда есть правда, а ложь есть ложь.
– А если кто-то выбирает ложь?
– Тогда ты сумашедший. Только сумасшедшие путают ложь и правду. От того, что тебе нравится ложь, она не становится правдой. Нельзя убежать в сказку.
Этим вечером его навестили родители.
– Жаль, что я не знаю того негодяя, которые тебе это продал, – сказал отец, – я бы его достал. Я бы его посадил. Но не получится. Я уничтожил доказательство, сразу не подумал.
– Что ты сделал?
– Я расплавил этот диск, я так рассвирипел, что бросил его в печь. У тебя не осталось обложки с номером?
– Нет, – ответил Петя, – диск был без обложки и даже без названия.
– И ты рискнул испробовать на себе диск без надвния? Ну ты и дурак! – искренне удивился отец, – Господи, кого я только вырастил. И этот ребенок учится на отлично! Диск без названия! Подумать только! Ну я с тобой еще поговорю на эту тему.
– Может быть, получится раздобыть такой же? – спросил Петя.
– Как же его раздобыть, если у тебя нет ни названия, ни номера? И потом, может быть, его просто нет. Если это был настоящий диск без названия, а не просто подтертый. Такие диски обычно записывают в единственном экземпляре.
– И ты его сжег?
– Расплавил, – ответил отец.
– В единственном экземпляре?
– Ну да, и что?
– И той жизни уже нет?
– Нет.
– Значит, ты убил их всех.
– Да, здорово тебя достало, – сказал отец, – ты все еще не отличаешь одно от другого. Правда – это есть правда, а иллюзия есть иллюзия. ЭТО жизнь. То – всего лишь сказка. А сказок много – не эта, так другая. Я в молодости тоже пробовал, но чуть-чуть, по умненькому. Все оно одинаково. Все дрянь.
Ночью ему было совсем плохо. С утра его перевели в палату интенсивной терапии. Его пичкали лекарствами так, что порой он терял сознание и то расплывчатое, что от него оставлось, вращалось в желтом мутном протсранствве.
Врачи боролись за его жизнь до тех пор, пока оставалась надежда. В 16—45 его сердце перестало биться.
– Кто бы мог подумать? – сказал врач. – Так сразу и так много. Где он взял столько времени? Он должен был совсем не спать. За несколько дней он прожил диско-жизнь не меньше сорока раз. И это при том, что его мозг был перегружен учебой.
Петя очнулся в мрачной каморке, ни капли не напоминающей райские кущи. Но серой пока тоже не несло. Рядом стояли еще две кровати с такими же истощенными стариками, как и он. Но теперь он был не Петя. Теперь его звали Джон Картер и ему было шестьдесят три года. Он был обыкновенным несчастным диско-наркоманом, без денег, без здоровья, без всяких жизненных перспектив. Вначале в это трудно было поверить.
– Какой-то ты очумелый, – сказал Малькольм, самый молодой из них, но уже беззубый и с половиной желудка. – Тебе подсунули короткую жизнь? Ты был в отключке всего минут двадцать. Как там, нормально? а то и я попробую.
Он хочет попробовать МОЮ жизнь? – подумал Джон Картер, – но ведь она моя, она только моя, я помню себя маленьким мальчиком, который ловит бабочек голубым сачком, я помню, как впервые попробовал землянику, как в детстве говорил слово «курочка» через «и», получалось «куричка», помню, что любил сказки про кроликов и что друзья пугали меня клопами, помню, как впервые получил отличную оценку на экзамене по поведению. Я помню родителей и я их люблю. Он хочет любить их так же как и я? Моих родителей и моих друзей?
– Ну так что? – настаивал Малькольм.
– Там было плохо и я умер молодым. В шестнадцать лет умер от передозировки. Купил случайно у какого-то старика одну единственную диско-жизнь и на ней сорвался.
– Бред. Так не бывает, что бы сдохнуть от одной.
– Просто кто-то плохо придумал.
– Тогда попробую что-нибудь другое. – сказал Малькольм, – Сколько раз я зарекался не покупать эти дешевые диски. Подсовывают что попало.
Джон Картер шел по мосту. Его слабые ноги отказывались нести дряхлое тело.
Но оставалась память о молодости и эта память толкала его вперед, заставляла переставлять одну ногу за другой. Можно, конечно, попробовать прожить этот диск еще раз. – думал он, – я снова стану собой, – доживу до шестнадцати лет, потом немой старик всучит мне диск и этот диск сведет меня в могилу. Столько надежд и все впустую. Мой бедный папочка, он спал и во сне видел меня адвокатом. Он вложил в меня столько денег! А я оказался таким неблагодарным негодяем. И я ничего не могу в этом изменить. Если бы я мог. Нет, если бы я мог, я бы написал свою собственную диско-жизнь и ушел бы в нее. Но это так же сложно, как и поставить хороший фильм. Некоторым удается – они пишут жизнь только для себя и в единственном экземпляре и проживают ее столько раз, сколько выдерживает их мозг, а потом умирают. Есть ли в этом смысл? Есть ли хоть в чем-нибудь смысл?
Ознакомительная версия.
