Орех тоже привстал, подцепив рукой ремень автомата, и крикнул:
– Стой, стрелять буду!
– Не стреляйте, сталкеры! – послышался голос.
Хотя по меркам Зоны столь короткая и ровным счетом ничего не проясняющая просьба о мире была недостаточной, Орех все же не стал стрелять. Фигура приблизилась, и свет костра озарил лицо человека средних лет, небольшого роста и с умным взглядом.
– Сенатор! – удивился Орех. – Ты что тут делаешь?
– Пустите погреться у костра? – спросил Сенатор, глядя на Марка.
Марк помедлил.
– Я не отниму у вас много времени, – ободряюще сказал Сенатор и сел рядом с огнем, вытянув к нему руки. – Простите, друзья мои, но мои пальцы уже не те. Плохо мне даются холодные ночи.
На Сенаторе был плотный плащ с длинными полами и капюшоном, не имеющий ничего общего со сталкерским обмундированием. Самый обыкновенный плащ, который можно заметить дождливыми вечерами в городах на спешащих с работы к домашнему чаю жителях. С собой у него, кажется, не было ни рюкзака, ни оружия, хотя под плащом можно было спрятать совсем немного полезного в Зоне добра. Но, как говорил сталкер Клык, у каждого свой стиль.
– А что ты тут делаешь? – спросил Орех, тоже садясь и кладя автомат на землю.
– Решил попытать счастья в поиске артефактов, – ответил Сенатор, вновь глядя на Марка. – В такую ночь грех оставаться за стенами. Нужно ценить все, что видишь вокруг себя, и наслаждаться этим, пока не истекли отпущенные тебе часы. А ты, мой друг, очевидно, Марк?
– Да, – ответил Марк, усаживаясь с противоположной стороны костра. – Мы знакомы?
– Твоя слава тебя опережает, – ответил Сенатор, медленно приблизив пальцы почти к самому пламени. – И твой друг очень хорошо сегодня отзывался о тебе в баре.
Марк кинул косой взгляд в сторону партнера, и Орех со смущенной улыбкой пожал плечами.
– Будешь ужинать? – спросил Орех, протягивая Сенатору открытую банку фасоли с грибами.
– Благодарю покорно, это очень кстати, – сказал Сенатор приветливо, беря банку и кладя ее на угли. – А вот мой вклад в общий стол.
С этими словами Сенатор запустил руку в один из бездонных карманов плаща и вытащил пластиковую литровую бутылку, которую, не глядя, передал Ореху:
– Держи подарок, сталкер.
Орех недоуменно принял бутылку, открыл, приложился и сделал глоток. Глаза его округлились.
– Да это же квас, настоящий! – воскликнул он. – Откуда у тебя квас?!
– Из бара, конечно! – лукаво усмехнувшись, ответил Сенатор. – Подобные вещи тут хранятся лишь в бронированных холодильниках.
– Супер! Марк, зацени! – воскликнул Орех, передавая бутылку.
Марк взял ее и попробовал. Квас действительно был неплох – настоявшийся, холодный и неожиданный.
– Спасибо, – коротко поблагодарил он и передал бутылку Сенатору.
Тот тоже отпил немного, вернул Ореху и сказал:
– Ваше здоровье, друзья мои.
Вытащив складной нож, он двумя движениями преобразовал его в вилку, поднял разогретую банку и принялся за еду.
Марк взглянул на Ореха. Тот успокаивающе прикрыл глаза и кивнул.
– Прошу извинить меня за вторжение, мне нужно где-то передохнуть, – произнес Сенатор, опустошив банку. – А поскольку Орех однажды воспользовался моим гостеприимством в другом районе Кордона при аналогичных обстоятельствах, я счел достаточно приемлемым испытать ваше терпение, когда это стало необходимым.
– Ты тогда здорово меня выручил, Сенатор, – с легким смущением сказал Орех. – Я приполз без единого патрона и дико уставший.
– Более того, мой юный друг, без единой зубочистки, – добавил Сенатор, впервые за все время посмотрев на молодого сталкера. – И ты съел весь мой ужин и отключился, хотя по правилам, если ночью в Зоне вместе оказалось двое и более персон, то нужно по очереди стоять на часах, не обращая внимания на усталость. Но я не виню тебя, так как уверен, что в этот раз ты поступишь мудрее.
– Мы планировали дежурить по очереди, – произнес Марк, глядя на совсем сконфуженного Ореха.
– И кто должен дежурить первым? – спросил Сенатор.
– Я, – ответил Марк. – До двух часов.
– Боюсь, мой друг, тебе придется нести вахту до самого утра, – сказал Сенатор, снова глядя на Марка. – Нельзя недооценивать склонность этого юноши ко сну.
– У каждого свои недостатки, – возразил Марк.
– У каждого свое понимание сна, – ответил Сенатор.
Наступило молчание, в котором треск пламени слышался особенно четко, и Марк внезапно понял, что вой чернобыльских псов прекратился.
– Ты даже не заметил, как стало тихо вокруг, – произнес Сенатор, словно прочитав мысли Марка. – И в нужный момент ты можешь не услышать грома. Ты совсем новый человек в Зоне, а она совсем новая для тебя. Во взаимоотношениях Зоны и каждого сталкера есть свой, индивидуальный срок, в течение которого они привыкают друг к другу. Но ты не так прост, сталкер Марк. Это чувствуется. Ты никогда не привыкнешь к Зоне.
– Не знал, что я настолько выделяюсь.
– Выделяешься. Это заметили почти все обитатели Кордона.
– Почти, но не все. И я не планирую привыкать к Зоне.
– Зона у каждого своя, – вздохнул Сенатор. – Для большинства сталкеров она стала последним пристанищем. Как у живых, так и у ушедших в лучший мир. Или в худший, кому какая доля выпала. Однако пристанище не всегда становится тем, что человек выбирает добровольно. Счастлив тот, кому есть куда идти из Зоны. А как быть с теми, для кого Зона – последний шанс?
– К чему ты клонишь? – спросил Марк.
– Я клоню к тому, что ты один из тех, для кого Зона стала последним шансом найти покой.
Орех, для которого эти разговоры были чересчур мудреными, начал сосредоточенно протирать автомат, поэтому не видел изменившегося лица Марка.
– Почему это Зона стала для меня последним шансом? – спросил Марк, чувствуя легкий озноб.
– Ты человек решительный, но твоя решимость остаточная. Основная ее часть ушла на то, чтобы набраться сил сделать выбор и прийти в Зону, надеясь тут окончательно все узнать.
– Кто ты? – спросил Марк, стискивая и разжимая кулаки. – Ты же меня не знаешь.
– Я тот, кого ты перед собой видишь, – ответил Сенатор. – И хотя я не знаю подробностей о том камне, что ты носишь на сердце, я тем не менее вижу тебя в общих чертах. Видеть и понимать чью-либо роль в общей картине намного лучше, чем замечать отдельные и ничего не значащие подробности, Марк.
– У каждого свой камень на душе, – тихо сказал сталкер.
– Но твой камень не порожден тобою. Это переживание за другого, близкого тебе человека. Это сразу видно, и это заметили бы все остальные, не будь у них собственных камней, ими же самими и порожденных. Эгоист не видит чужой боли. Но твоя боль действительно сильна, раз забросила тебя в Зону.
