Олег Верещагин - Новое место жительства

   Они задумчиво смотрели на закатный горизонт — огненный и свинцовый.

   У мальчишки было моё лицо.

   Меня разбудила гитара.

   Одного взгляда, брошенного на часы, хватило, чтобы понять — безбожно рано. Не было ещё семи! Между тем, гитара настаивала, что день начался.

   Интересно, кто это, думал я, сердито поднимаясь. Не тётя же Лина так наяривает? Но с другой стороны — неужели Юрка, с его‑то плечом и ночным приступом (ощущение, кстати, такое, что мне всё это приснилось…)?

   Пока я умывался, чистил зубы, проверял, дома ли тётя (её снова не было — но на этот раз без записок или каких‑то иных объяснений) — гитара продолжала звучать. Неведомый музыкант наяривал прямо‑таки вдохновенно и, надо сказать, очень умело, уж это я мог оценить вполне. Я поискал комнату Юрки и в конце концов оказался прямо около её дверей.

   Точно. А самое смешное, что ночью я нашёл её сразу… и комната была рядом с моей.

   Когда я вошёл к Юрке, он сидел по–турецки на кровати и наигрывал что‑то сложное на гитаре. Значит, я не ошибся… Злость на раннее пробуждение прошла почти тут же.

   Чёрт, он действительно здорово играл!!! Что‑то такое знакомое… и вдруг я понял: тема Chi Mai Энио Мариконе! Я и не знал, что можно так её играть на гитаре — ведь это для нескольких инструментов… Проще говоря, я заслушался. Это были не «три аккорда», выше которых в музыке даже Высоцкий не смог подняться!

   Но восхищение восхищением, а… Я кашлянул и изысканно–тупо сказал:

— С добрым утром.

   Юрка поднял голову, прекратив играть, хлопнул глазами, как будто пытался понять, кто я, собственно, такой и что делаю у него в комнате. Вообще‑то я своим приветствием ещё и намекал, что для гитарной игры рановато. Но он, кажется, не понял намёка и просто ответил — коротко и неожиданно дружелюбным тоном:

— Доброе.

   Видя, что мой сарказм пролетел мимо цели, я наконец‑то вошёл в комнату и показал подбородком на гитару:

— Можно?

   Не вставая с кровати и глядя на меня снизу вверх, Юрка протянул гитару мне. Посмотрел, как я пощипываю струны, потом спросил:

— Ты умеешь играть?

   Вместо ответа я перебрал струны уже как следует, с чувством, выдав на испанский манер несколько аккордов.

— Ну‑ка, — Юрка соскочил с кровати, пошатнулся, но махнул на меня рукой и подошёл к шкафу. Кстати, на плече у него была новая повязка, третья по счёту, уже без кровавого пятна и сухая — ну потянул мальчик плечо, что ж теперь?.. Открыл шкаф, достал ещё одну гитару, поновее, протянул мне: — Это тебе, а это… — он кивнул на инструмент в моих руках, — дай, пожалуйста. Это отцовская, — он отвернулся в угол, секунду помолчал, потом как ни в чём не бывало повернулся снова.

— Конечно, — я смешался. Юрка снова сел, устроил гитару на коленях. Глянул на меня внимательно снизу вверх:

— Знаешь «Синюю Птицу» Макаревича?

— А ты знаешь?! — изумился я.

— А я много старых песен знаю, — сообщил он, глядя на меня неожиданно весёлыми глазами. Потом тронул струны: — Споём?

— Ага, давай! — загорелся я, ощупью усаживаясь на подоконник…

   …У Юрки песенный голос оказался пониже, чем у меня. А вместе получалось очень неплохо, было слышно даже мне самому. Мы допели «Синюю Птицу», и Юрка, махнув мне рукой, чтобы я не играл, сам запел, подыгрывая похожими на выстрел аккордами:

— Всё, ребята — отписался, кажись![15]

   И стихи, и душу в ящик стола… — он тряхнул головой, без наигрыша, естественно:

   Простая, резкая музыка неожиданно увлекла меня.

— А ну‑ка, ну‑ка! — я поставил ногу на спинку стула. — Как там? Играй!

   Я поддержал мотив, слушая, как Юрка поёт дальше:

   Он бросил на меня короткий взгляд:

   Мы одновременно, не сговариваясь, переглянулись — и так же одновременно засмеялись, сам не знаю, почему. И — вновь одновременно! — подхватили припев, я запомнил его сразу:

— А это?! — Юрка сыграл начало Child In Time из альбома группы «Дип Пёрпл» «Deep Purple In Rock», потом выдал замечательный гитарный рифф a la Роджер Гловер[16]; я подхватил и слегка переделал его прямо по ходу звучания. Юрка вскинул брови и заморгал, но тут же встроился в мелодию. Я соскочил с подоконника, мы уткнулись друг в друга лбами и с подвывом затрясли головами. Конечно, получилось плоховато из‑за наших коротких стрижек, но всё равно. Когда мы доиграли, он сказал: — Уфф, здорово! Только погоди, — отдуваясь и держась за плечо, Юрка сел на кровать, осторожно потрогал повязку. Поморщился.

— Болит? — забеспокоился я. Он поморщился уже явно от досады:

— А, ерунда… А вот такую знаешь?

   Он заиграл что‑то старинное, вроде какой‑то баллады. Я бы, если честно, такую музыку и просто так послушал — красиво…

   …Юрка закончил играть, и сидел, держа гитару на коленях. А я был, если честно, заворожён музыкой и песенными повторами. Конечно, я знал об эффекте повторяющихся строк в стихах — рефрене, это штука, древня, как мир! — но попал под его обаяние полностью.