Все повернулись ко мне, и я вдохнула запах консенсуса, похожий на аромат свежего хлеба. Можно было бы заупрямиться, тем не менее я не стала этого делать. Мне тоже хотелось выиграть конкурс.
— Прекрасно.
Мы перенесли в сарай все инкубаторы, какие только нашлись в лаборатории. Правда, Кэндис уже успела занять пару штук. Потом мы собрали еще дюжину из запасных частей.
Для конструирования мы выпросили в Институте у профессора Эллас новейшие цепочки генов — млекопитающих, земноводных, птиц. Все, что можно запихнуть в ДНК уток. Забыв об обязанностях, мы принялись создавать яйца, не прерываясь даже во время уроков. Когда нам все это надоело, инкубаторы были до отказа забиты утиными яйцами.
Мы рассчитывали, что в таком количестве материала обязательно обнаружится что-нибудь интересное, достойное доклада на Ярмарке. Кэндис не сможет тягаться с нами по объему данных для исследований. Так что мы утрем ей нос.
— Ну и в каком яйце какие гены?
— М-м, — замялась Меда.
Матушка Рэдд разглядывала ряды утиных яиц. Мы спрятали инкубаторы в пустующих стойлах, но не заметить свисающие с балок электрические кабели было невозможно.
— Нигде нет маркировки. — Она укоризненно зацокала языком, усмотрев нарушение процедуры.
— М-м, — вновь протянула Меда.
— Где управляющая переменная? Где лабораторный журнал?
Мы не осмелились даже промычать. Нам было стыдно. Я ждала вполне заслуженного выговора, однако Матушка Рэдд удивила нас.
— Пойдемте в дом. Хочу вас кое с кем познакомить.
Мы спустились с чердака и вслед за Матушкой Рэдд пошли через двор к дому. Очень хотелось выпалить: «Я вас предупреждала», — но я сдержалась.
Стром и Бола бросали на меня виноватые взгляды. Неважнецкие из нас ученые.
В зале мы увидели Кэндис и еще один кластер. Квинтет, лет тридцати, все мужчины. Один слушал Кэндис при помощи стетоскопа, второй выстукивал грудную клетку другой близняшки.
— Доктор Томасин. Познакомьтесь с Аполло.
Даже для такой большой комнаты четыре кластера — это чересчур, особенно если один из них септет. Мы прижались к стене, позволив Меде обменяться рукопожатием с интерфейсом доктора Томасина.
— Аполло Пападопулос! Рад познакомиться — у вас прекрасная родословная.
— Угу. Спасибо.
Кому какое дело до нашей родословной! Нас спроектировали, создали, а потом вырастили в яслях Минго. Насколько нам известно, наша родословная — результат того, что какие-то ученые в какой-то лаборатории смешали яйцеклетки и сперматозоиды.
— Я врач Кэндис. Она мое творение. Некоторые из девочек Кэндис покраснели.
Для специалиста по генной инженерии он слишком молод. Наверное, очень способный, раз ему удалось создать септет.
Сравните его лицо с лицом Кэндис, передал Бола.
Теперь и я увидела то, на что обратил внимание Бола. Томасин был генетическим донором для Кэндис. Если бы она родилась естественным путем, его бы называли биологическим отцом.
Очень необычно. У нас нет ни отца, ни матери, однако мы прекрасно знаем, что означают эти понятия. Матушка Рэдд для нас скорее наставник, хоть и называется матерью.
— Поздравляю, — произнесла Меда.
— Спасибо.
Он повернулся к Матушке Рэдд и стал обсуждать какие-то подробности наносплайсинга, и мы выскользнули из комнаты. Кэндис увязалась за нами.
— Классный, правда?
— У тебя очень милый отец, — сказала Меда, прежде чем я успела остановить ее.
— Он мне не отец! Он мой врач.
— Ты похожа… Меда!
— Как твои утки? — спросила Меда.
— Думаю, они скоро должны вылупиться! — Бола заметил, что ответила другая Кэндис; вместе со сменой темы она меняла интерфейс. Нашим представителем при общении с другими кластерами всегда выступала Меда. — Я варьировала температуру и освещение, как будто яйца высиживает настоящая мать.
— Здорово, — сказала Меда.
— Знаешь, у нас была первая менструация. Вот почему приезжал доктор Томасин, — сообщила другая Кэндис. Интересно, сколько у нее интерфейсов?
— А… — Теперь пришла наша очередь покраснеть.
Я почувствовала замешательство Строма. Он отвернулся от Кэндис и стал смотреть на сарай в противоположном конце двора. У меня, Меды и Кванты уже были менструации. От этого никуда не денешься — как от поллюций и других неприятных моментов при половом созревании мальчиков и девочек. Тем не менее некоторые вещи не стоит обсуждать с посторонними.
— Ты ведь знаешь, что это такое, правда?
— Думаю, да, — ответила Меда. — Сама видишь: половина из нас женщины.
— Нет. Я не о том. Доктор Томасин сделал так, что я могу иметь детей.
— Что?
— Знаешь, почему все кластеры получаются при помощи генной инженерии?
— Конечно!
— Если я вступлю в брак с таким же кластером, то смогу родить шесть членов септета.
— То есть с септетом из шести мужчин и одной женщины?
— Точно!
— А зачем тебе септет? Чтобы оплодотворить вас всех, хватит одного мужчины, а седьмого выносит одна женщина.
Мужчина у них уже есть, передал Мануэль. Фу, как грубо.
— Для биологического разнообразия, конечно!
Мы все немного растерялись, и в воздухе витал запах смущения.
— Но…
— Если вы забеременеете, — продолжала Кэндис, — то родите обычных людей, одиночек, которых придется соединять в кластер. Искусственно. А мои дети уже родятся кластером.
— Но…
— Биологически такой кластер гораздо стабильнее, разве вы не понимаете?
— Да, но… — Что?
— Ты не новый вид. Ты такой же человек.
— Я больше, чем человек, Аполло. — Четырнадцать зеленых глаз в упор смотрели на нас.
— Значит, тебе придется рожать детей только от такого же кластера, еще одного септета доктора Томасина. Ты не можешь иметь детей от первого встречного.
— Понятно, к чему ты клонишь. Все это глупости! Размножение и любовь — разные вещи. Я буду рожать детей ради продолжения рода, независимо от личных привязанностей.
— А доктор Томасин уже подобрал тебе пару?
— Нет. Вряд ли. Может быть.
Она умолкла, задумавшись. Мы увидели, как интерфейс Кэндис присоединился к остальным, а ее место заняла другая близняшка.
Зачем она это делает? — удивился Мануэль.
Личностный кризис, объяснил Бола.
— Ну и хорошо, если подобрал, — сказала новая Кэндис. — Все равно мой партнер будет его творением. Больше никому не удалось создать септет.
— Значит, других септетов ты не знаешь?
