— Нет, — гневно ответил Мэтью. — Меня побили.
По его словам, он стоял на переменке во дворе, а мальчик постарше, Саймон Леддер, подошел к нему с тремя приспешниками и стал острить насчет ангелов. Саймон заявил, что, если ангел спасет Мэтью от его кулака, он в ангелов поверит, а не спасет — значит, Мэтью трепло. Затем он претворил свое заявление в жизнь, ударив Мэтью так, что тот упал. Может быть, минуты на две он даже потерял сознание. Во всяком случае, он помнит только, что, встав, увидел не Саймона, а мистера Слетсона, директора школы.
Мистер Слетсон был так мил, что зашел к нам попозже справиться о здоровье Мэтью. Я сказал, что Мэтью лучше, хоть вид у него и неважный.
— Мне так жаль, — сказал мистер Слетсон. — Виноват только Леддер. Надеюсь, это больше не повторится. Странное происшествие! Я был далеко, помочь не мог, но все видел. Он ударил Мэтью и ждал, пока тот встанет — явно хотел ударить снова. Но когда Мэтью встал, они все ВДРУГ отступили, уставились на него, а потом бросились бежать. Я спросил зачинщика, Леддера, что случилось. Он отвечал, что «Мэтью был очень уж злющий». Странно… но это значит, что больше они не пристанут. Кстати… — и, понизив голос, мистер Слетсон принялся немного растерянно поздравлять нас с успехами сына в плавании и рисовании.
Полли очень заинтересовалась подбитым глазом.
— А ты им видишь? — спросила она.
— Да, — сухо отвечал Мэтью.
— Он смешной, — сообщила она и прибавила, подумав: — А Копытцу тоже чуть не выбили глаз.
— Балерина заехала ногой? — предположил Мэтью.
— Нет, еще в той книжке, где про охоту, — объяснила Полли и, помолчав немного, невинно спросила: — Это Чокки?
— Ну хватит! — сказал я. — Мэтью, а твоей учительнице понравилось, что «Домой» напечатали в газетах?
Мэтью покачал головой:
— Я ее еще не видел. Сегодня рисования не было.
— Наша мисс Пинксер видела, — вмешалась Полли. — Она считает, что это просто дрянь.
— Господи, Полли! — взволновалась Мэри. — Не может быть, чтобы она так выразилась.
— Она не выразилась. Она подумала. Сразу видно… Она сказала, у Мэтью стиг… стигматы, что ли, и наверняка он носит очки. А я ей сказала, на что ему очки, ведь это не он рисовал.
Мы с Мэри переглянулись.
— Ой, что ты натворила! — охнула Мэри.
— Так это ж правда, — возроптала Полли.
— Нет, — сказал Мэтью. — Это я рисовал. Учительница сама видела.
Полли фыркнула.
Когда они наконец ушли, я рассказал Мэри свои новости. Утром звонил Лендис. Он видел сэра Уильяма. Тот заинтересовался Мэтью. Время у него распределено по минутам, но все же он велел мне договориться с его секретаршей.
Я позвонил, и секретарша тоже упомянула о времени, но обещала посмотреть, зашуршала бумагой и наконец любезно сообщила, что мне повезло — в пятницу в два есть просвет, можно прийти, иначе придется ждать неделями.
Мэри колебалась. Кажется, за последние дни ее нелюбовь к Чокки ослабела; и еще, я думаю, ей не хотелось делить с кем-то Мэтью — как прежде, когда он пошел в школу. Однако присущий ей здравый смысл победил, и мы решили, что в пятницу я повезу Мэтью на Харли-стрит.
В среду было тихо. Мэри отказала только двоим посетителям и еще двоим — по телефону, а в школе прогнали предполагаемого репортера. Правда, сам Мэтью не поладил с Кефером.
Началось, по-видимому, с того, что Кефер на уроке физики сказал, что скорость света — предел, и ничто не может двигаться быстрее света.
Мэтью поднял руку. Кефер посмотрел на него.
— О, — сказал он. — Так я и думал. Ну, молодой человек, что вы знаете такого, чего не знал Эйнштейн?
Мэтью уже жалел, что выскочил, и буркнул:
— Это я так… Неважно.
— Нет, важно, — настаивал учитель. — Всякое возражение Эйнштейну чрезвычайно важно. Возражайте!
— Простите, сэр, скорость света — предел только физической скорости.
— Конечно. А что, по-вашему, движется быстрее?
— Мысль, — сказал Мэтью.
Кефер снова посмотрел на него.
— Мысль, милый мой Гор, тоже физический процесс. В нем участвуют нейроны, в клетках происходят химические изменения. Все это занимает время. Его можно измерить в микросекундах. Поверьте, скорость мысли окажется много меньше скорости света. Иначе мы могли бы предотвратить немало несчастных случаев.
— Простите…
— Что такое, Гор?
— Понимаете, сэр… Я, наверное, хотел сказать не «мысль», а «разум».
— Ах вон что? Психология — не моя область. Не объясните ли нам?
— Если вы, сэр, как-нибудь… ну, метнете ваш ум…
— Метну? Быть может, пошлю сообщение?
— Да, сэр. Если вы его пошлете, пространство и время. ну, исчезнут.
— Так, так. Чрезвычайно занятная гипотеза. Вероятно, вы можете это продемонстрировать?
— Нет, сэр, я не могу… — и Мэтью остановился.
— Однако знаете того, кто может? Я уверен, что будет чрезвычайно поучительно, если вы его нам покажете. — Он печально взглянул на Мэтью и покачал головой. Мэтью уставился в парту.
— Итак, — обратился учитель к классу, — ничто в мире (за исключением ума Мэтью Гора) не превышает скорости света. Продолжим урок…
В пятницу я встретил Мэтью на вокзале Ватерлоо. Мы позавтракали и пришли к сэру Уильяму без пяти два.
Сэр Уильям оказался высоким, чисто выбритым, горбоносым, полуседым человеком с темными, зоркими глазами и густыми бровями. На улице я бы принял его за юриста, а не за врача. Сначала мне показалось, что я его где-то видел — быть может, потому, что он был похож на герцога Веллингтона.
Я представил ему Мэтью, мы поговорили немного, и он попросил меня подождать.
— Сколько мне ждать? — спросил я у секретарши.
— Не меньше двух часов: пациент новый, — ответила она. — Приходите после четырех. Мы присмотрим за мальчиком, если он выйдет раньше.
Я пошел к себе на службу, а в пятом часу вернулся. Мэтью вышел в шестом и взглянул на часы.
— Ой! — удивился он. — А я-то думал, что пробыл там всего полчаса.
Тут вмешалась секретарша.
— Сэр Уильям просит прощения, что не может повидаться с вами, у него срочная консультация. Он вам напишет дня через два, — сказала она, и мы ушли.
— Ну как? — спросил я Мэтью в вагоне.
— Он очень много спрашивал. Насчет Чокки он совсем не удивился. И еще мы слушали пластинки, — прибавил он.
— Доктор собирает пластинки? — спросил я.
— Нет, не такие. Это спокойная музыка… добрая., ну, музыкальная. Он спрашивал, а она играла. А когда одна пластинка кончилась, он вынул из шкафа другую и спросил, видел я такую или нет. Я сказал — «нет», потому что она была странная, в черных и белых узорах. Он подвинул стул и говорит: «Сиди здесь, увидишь», — и поставил ее. Она зажужжала, а музыки не было. Потом зажужжала громче. То тише, то громче, то тише, то громче, жужжит и жужжит. Я смотрел, как она крутится, а узоры так завихряются, как вода, когда из ванны уходит, только не вниз — просто уходят сами в себя, исчезают. Мне понравилось — как будто вся комната кружится, а я падаю со стула. А потом вдруг все остановилось, и смотрю — играет обыкновенная пластинка. Сэр Уильям дал мне оранжаду, еще поспрашивал и говорит — на сегодня хватит, я и вышел.
