– Я все никак не могу понять… куда… куда пропадают целое небо и целая земля?! — кричал Максим, но его голоса уже никто не слышал. Вой ветра глушил всякий инородный звук, даже до его собственных ушей долетали лишь отдельные слова: — …какой-то абсурд… бессмыслица… этого не может быть…
Милеус стал первой жертвой. Хватаясь за траву и низкорослые кусты, он долго боролся с неумолимой стихией, но будучи самым легким, вскоре ослаб и разжал лапы. Максим рванулся было на помощь, но лишь увидел маленький пушистый комок, быстро уносящийся по воздуху.
Придумаем еще держался, скорее всего, благодаря множеству своих ног. Он зарылся в каком-то овраге, двумя руками обхвативши качающийся кустарник, а ногами упершись в землю и еще (во настырный!) как-то умудряясь сохранять колпак на голове.
– Давай держаться вместе! — Максим крикнул ему прямо в ухо.
– Это бесполезно! Нам все равно суждено погибнуть. Завтра все будет на своих местах, не беспокойся!
Он говорил что-то еще, но ни одного слова уже не было слышно. Ветер начинал приходить в ярость. В его вое, похожем на голос агонизирующего чудовища, уже присутствовал грохот, треск, оглушительный гул, присущий только концу света и ни чему иному. Кувыркаясь и бороздя землю, к Центру Мироздания полетели первые деревья. Тот жалкий кустарник, за который держался Придумаем, взмыл в воздух и исчез, унося за собой барахтающуюся фигуру. Осталась лишь маленькая удаляющаяся клякса, вмиг растворившаяся в обезумевшей черноте ночи.
Максим теперь был в одиночестве, можно сказать — вдвоем со своим привычным одиночеством. Мысли, раздваивая сознание, спорили между собой, перепирались, недоумевали, пытаясь друг другу что-то доказать… И опять та же необъяснимая странность: ветер почему-то не трогал лишь его одного. Он продолжал неподвижно стоять на конвульсирующей земле, слегка пошатываясь и пассивно наблюдая, как осколки рушившегося Мироздания летят у него над головой.
Через двадцать минут (если при конце света вообще имеет смысл упоминание о времени) он уже находился на маленьком клочке земли, бывшем некогда обширной равниной. Вокруг — игрушечные горы, игрушечные реки, так уменьшенные в своих размерах, что не грех было усомниться: а были ли они вообще когда-то настоящими? Оси Х, Y, — Х, -Y, Z уже сходились над головой в одной точке, захлопывая вселенную внутрь себя, как это делает засыпающий цветок, а образовавшаяся сфера, поглотив собою небо и землю, стала стремительно сжиматься в точку…
И снова Тьма… Тьма, все поглощающая и все из себя рождающая. Сама по себе она не могла знаменовать ни хорошего, ни плохого, ни доброго, ни злого, ее невозможно было любить или ненавидеть, так как какие-либо проявления чувств были также поглощены ей и уничтожены. Тьма являлась Царицей над Ничем, равно как Рабой у Никого. А остановившееся время делало немыслимым в ней какие-то процессы или перемены.
Резкая вспышка света, круша и ломая все законы безмолвия, озарила собой еще не родившийся мир. Потом возникли звуки и краски, ему присущие: калейдоскоп звуков и красок. Витая в беспорядочном хаосе, они долго не могли определиться в своих формах, но вскоре очертания стали более отчетливы, голоса — более гармоничны.
И… мир снова появился!
Оси Х и Y были строго перпендикулярны друг другу и делили всю землю на четыре бесконечных сектора. Благоухали цветы, переливались утренним светом поля, а травы, еще недавно вырванные с корнем по всей поверхности, лишь слегка колыхались, заигрывая с ветром. Максим стоял в Центре Мироздания и взглядом, сочетавшем в себе недоуменную подозрительность и подозрительное недоумение, осматривал все вокруг. Затем он сел на траву, приклонил голову к оси Z и долго глядел в горизонт Прошлой Бесконечности, пока на нем не показалось солнечное острие.
– Не могу понять, это какой-нибудь другой мир или тот же самый?
Вопрос был задан в пустоту, и ответ оказался таким же пустым. Ветер лишь протянул нечто похожее на «у-у-уфф…». Птицы, соревнуясь между собой, речитативом трезвонили в вышине, но среди их голосов не удалось услышать ни одной вразумительной фразы. Максим уже успел затупить остроту своего взгляда, тщательно наблюдая за происходящим вокруг. Он обошел ось Z со всех сторон, глянул на мрачную пустыню, расположенную в отрицательной плоскости координат, глянул на цветущие луга в противоположной стороне, создающие разительную антисимметрию. Также глянул на изломанный ландшафт так называемых Смешанных царств, находящихся в секторах — Х, Y и Х, — Y: там, кстати, тоже было немного растительности, правда, не такой богатой.
Идеальное Добро. Идеальное Зло. Извечная борьба этих двух Начал… Вот, пожалуй, и все, что он смог понять из увиденного. Но смотрел Максим уже не так, как раньше. Полнейшее непонимание того, что здесь творится, и вообще, что это за загадочный мир, исчезающий и возникающий вновь, смутило его дух, отняло прежний покой, заставило усомниться во всем, что только могло быть подвергнуто сомнению. Даже мысль о прекрасной принцессе, еще вчера кружившая голову, теперь затерялась среди других тревожных помыслов.
Он еще раз подошел к оси Z и откровенно стукнулся об нее головой. Боль сквозь череп проникла в сознание, перед глазами заплясали радужные круги. Но и это не помогло. Все осталась на своих местах: насквозь непонятный мир — снаружи, тревожная пустота — внутри.
– Надо что-то делать! Иначе я свихнусь… — и он направился по знакомой тропинке, почти не оглядываясь по сторонам.
Перед взором что-то мельтешило, кружилось, пестрило оттенками зелени и синевы: лес пытался заигрывать со своим гостем, но тот был угрюм и ко всему безучастен. Зайдя к Милеусу, и убедившись, что с ним все в порядке, Максим, не задерживаясь, двинулся дальше, пока не показалась статуя гордости и безумия — башня, подобно надменному Вавилону стремящаяся вознестись над самими небесами. С каждым днем она росла все выше. Поля и леса, раскинувшиеся внизу, были для нее лишь подножьем, облака — нарядным одеянием. Только одна ось Z могла еще соперничать с нею в надменности, но и та скромной тоненькой линией терялась где-то в стороне.
– Этак, брат, ты на самом деле когда-нибудь достигнешь Верхней Бесконечности… — Максим приложил ладонь ко лбу, закрываясь от слепящих лучей, и старался разобрать, что же творится на самом верху, но тщетно. Облака затмевали всякую видимость.
Подъем на верх башни стал занимать больше времени и, если бы не обманутый закон тяготения, любой наверняка свалился бы с ног, не достигнув и середины пути.
Придумаем, как всегда, был с головой, руками и ногами погружен в свою работу. Он настолько усердно и настолько всерьез занимался этим строительством, что скорее можно было встретить в лесу дерево, растущее вверх корнями, чем увидеть Придумаем слоняющимся без дела, простите за грубую аллегорию. Максиму сейчас некогда было восхищаться околонебесной экзотикой, и он сразу перешел к делу:
