Это я! Я! Арид!"
Сто пятьдесят лет тому назад один из крупнейших биологов Дильнеи, великий Ахар писал, не скрывая своей ревности к успехам физиков: "Если бы наше знание проникло в живую клетку так же глубоко, как в сущность атома, вероятно, мы избавились бы от большинства болезней и смогли бы продлить нашу короткою жизнь вдвое, втрое, а может и в десять раз". Еще недавно эти слова звучали несбыточно, как неоправдавшееся пророчество, сейчас же они были близки к реализации. Вот уже несколько лет, как вся Дильнея была занята наступлением на тайны клетки. Казалось, все превратились в цитологов: инженеры, поэты, старушки, доживавшие свой век, диспетчеры на космических вокзалах, садовницы, астрономы, работник связи, литературоведы, косметики. Арид сказал Эрое: - Теперь вы можете спокойно ждать Веяда. Вам не суждено состариться. Мы уже накануне победы над энтропией и временем. В глазах Арида, увеличенных -экраном приближателя, были следы грусти. Нелегко было ему вспоминать о Веяде. Об этом Эроя догадывалась давно. - Когда мы встретимся? - спросила она. - Я так давно не видела вас. - Может быть, завтра. Если мне удастся выкроить час, отложив все дела. Трудно Ариду выкроить час. Его личное время принадлежало не ему, а проблеме, которую нужно было решить. Клетка была куда сложнее атома. Найти средства, предохраняющие наследственно-информационный аппарат от разрушающего действия энтропии, значит сделать каждый индивид, каждое "я" и каждое "ты" таким же бессмертным, как вид и род. Кому, как не Ариду, могла прийти такая дерзкая идея? И эта идея завладела умами всех дильнейских ученых. Эроя ждала Арида в тот день, когда он обещал прийти. Но он пришел через неделю. Да и он ли пришел к ней? Перед ней стоял незнакомец, чем-то чуточку похожий на Арида. Может быть, это был его младший брат, решивший пошутить? - Это я, - сказал он, - я. Арид! Помолодели только те клетки, которые не ведают памятью. Житейский опыт остался прежним. Мое "я" тоже не изменилось. Узнаете вы меня? Эроя готова была расплакаться. Перед ней стоял юноша. Она искала в чертах его лица прежнего Арида - зрелого и мудрого дильнейца. Но этот дильнеец исчез. Вместо него здесь стоял юноша - жизнерадостный и охмелевший от избытка сил. - Это я! Я! Арид! - повторял он все менее и менее уверенным голосом, словно сам сомневаясь в том, что это был он. - Я! Я! Неужели вы мне не верите? - Пока еще не очень! - Я тоже испытал это, когда взглянул на себя в зеркало. Но я знал себя таким. Это было двадцать лет тому назад. Возвратилось мое прошлое. Его вернула мне наука. - Но зачем? К чему? Я знала вас, а не ваше прошлое. Я ждала вас. Но вместо вас пришел другой. Ваш брат, ваш тезка, но не вы. Неужели вы не понимаете, какое у меня сейчас чувство? Я не нуждаюсь в иллюзии, в обмане. - Это не иллюзии, не обман. Это истина. Моим клеткам пришлось вспомнить то, что было записано в них двадцать лет тому назад. Меня вернули в прошлое. - Но мне нужно ваше настоящее, а не прошлое. Вы, а не воспоминание о том, каким вы были в юности. - Я не воспоминание. Я - реальный дильнеец. Поймите! - Но дело же не в том, реальный вы или нереальный. Важно то, что вы уже не тот, а другой. Вы юноша, а я знала зрелого дильнейца. Что осталось от него, кроме имени? - Но я тот же. Совершенно тот же, каким был, каким вы меня знали. Помолодели только клетки. Сознание осталось то же. Личность не изменилась. Я помню все, что помнил до того, как подверг себя эксперименту. С кого-то надо было начинать. Я решил, что надо начать с самого себя... Разве я поступил неэтично? - Я не осуждаю вас за это. Я только говорю, что передо мною не тот Арид, которого я знала и ждала. Где мне найти его? - Его уже нет. Вместо него - я! - Но между нами время. Разве вы этого не чувствуете? Время! Я осталась такой же, какой была. А вы резко изменились. Вы вернулись в прошлое, в свою юность. - Но и вы можете это сделать. Достаточно... - Я этого не хочу. Я не хочу расставаться со своим возрастом. Не хочу. Я стала стареть. На днях, причесываясь, я увидела седой волос. Я не стала его вырывать. Зачем? Он часть меня, результат моих переживаний. Пятнадцать лет тому назад я была юной. На моем лице не было морщин. Но я не требую ни от судьбы, ни от науки, чтобы мне вернули прожитое. Оно стало частью моего опыта. Вы утверждаете, что изменились только внешне. Но возможно ли это? Ведь между внешностью и внутренней жизнью должно быть единство. Хорошо ли, когда за внешностью юноши прячется душа зрелого мужа или старика? Арид ничего не ответил на ее слова. Он молча вышел.
Рассказывает Веяд
Ларвеф ремонтировал свой летательный аппарат. Мы думали, что он нарочно занимал себя, чтобы убить время и не сидеть без дела. Мы были почти уверены в этом. Какой смысл ремонтировать машину, неспособную преодолеть сколько-нибудь значительное расстояние? Но ни я, ни Туаф, ни электронный портрет Эрои, тоже обладавший способностью удивляться и размышлять, никто из нас не решился спросить Ларвефа о его намерениях. Держался он так, словно не зависел от законов природы. Правда, он имел на это некоторые права. Ведь у него были иные взаимоотношения с временем, чем у других дильнейцев. Но тут дело шло не только о времени, а прежде всего о пространстве. Уэра была слишком далеко от Дильнеи и других населенных мест, чтобы кто-нибудь отважился лететь на легком летательном аппарате, предназначенном для преодоления близких дистанций. Но от Уэры все было далеко, слишком далеко. Ларвеф работал. Он был занят так, что его не хватало на разговор. Прошло то время, когда он рассказывал о посещении далекой планеты, называвшейся так странно - "Земля". Сейчас ему было не до бесед. Он спешил, Куда? В неизвестность. Он как-то сказал нам, что не намерен сидеть на искусственном островке и ждать. Уж не предпочитал ли он верную гибель длительному ожиданию? Едва ли. Он был смелым, более того, дерзким искателем, но он любил жизнь не меньше, чем неизвестность. Он хотел побывать еще раз на Земле, побывать через двести лет, и срок истекал. Не надеялся ли он, что встретит космолет где-нибудь на близком расстоянии от Уэры? Это было маловероятно. Но мы молчали - я и Туаф. Мы делали вид, что это нас не касалось. Однажды, вернувшись домой с прогулки, я и Туаф услышали заинтересовавшие нас слова. Ларвеф разговаривал с электронным портретом Эрои. Он так был увлечен беседой, что не слышал, как подошли мы. Я запомнил, а потом записал этот разговор. Э р о я. Вы собираетесь покинуть нас? Л а р в е ф. Собираюсь. Э р о я. Я привыкла к вам. Мне будет грустно. И к тому же я буду беспокоиться о вашей судьбе... Пространство огромно, а летательный аппарат ненадежен. В нем слишком мал запас энергии. Л а р в е ф. Откуда вам это известно? Э р о я. От Веяда. Л а р в е ф. Разумнее ждать. Но я согласовал свое решение не только с разумом, с чувствами тоже. Меня зовет даль. Я хочу рискнуть, попытаться выбраться из этой ловушки. Из ста шансов девяносто девять, что меня проглотит пространство. Но раз есть хоть один шанс, я все же рискну. Мне не раз приходилось рисковать, побеждая обстоятельства и собственные недостатки и слабости. Хотите, я возьму вас с собой? Э р о я. Я боюсь. Л а р в е ф (нежно). Не надо бояться. Я буду возле вас. Я не брошу вас в беде. Э р о я. Нет, мне страшно. Я боюсь. Я лучше останусь здесь, на Уэре. Здесь есть опора для ног. Л а р в е ф (удивленно). Но у вас нет ни рта, ни ног. Зачем вам опора? Э р о я. Останьтесь, не улетайте. Л а р в е ф. Тише! Они с минуты на минуту могут прийти. Поговорим в другой раз. Ни мне, ни Туафу не удалось узнать, о чем они говорили в следующий раз. Это случилось скоро, скорее, чем мы ожидали. Ларвеф исчез. Он улетел на своем легком аппарате. И вместе с ним исчезло изображение Эрои, запись ее внутреннего мира. Добровольно ли она отправилась с ним в рискованный рейс или он ее увез, не считаясь с ее желанием остаться, мы так и не узнали. Да и почему он должен был считаться с тем, кто хоть и считал себя живым существом, но на самом деле был вещью, изображением Эрои, моделью чужого ума и чужих чувств?
