Чилдерс позволило мне откатиться, потер глаза, выругался. На ощупь нашел дорогу к своему рюкзаку, вытащил фляжку. Когда он закинул голову назад и промыл глаза водой, я с трудом поднялся на ноги. Боль кинжалом вонзилась в бок, но когда я воткнул в себя целых два шприца, боль просто смыло прочь. Сердце забилось в полиритме, и я, вероятно, был близок к передозировке. Однако, моя самоуверенность стала превосходной - Чилдерс не стоит молитвы. Сэмми владеет ситуацией. Что песок не выполнил свою работу, меня не тревожило. Я мог читать мускулы Чилдерса. Я мог предсказать его любое движение до того, как он его сделает.
"Что это?", спросил он, поворачиваясь ко мне. "Я знал, что ты что-то задумал, но все же что это?" Глаза его покраснели, но в остальном он выглядел прекрасно. Он двинулся в мою сторону, потряхивая правой рукой, словно снимаю с нее напряжение. "Извини", сказал он, и ударил меня левой, прямым ударом, от которого заныл лоб. Я отшатнулся, и он еще раз попал в меня тем же ударом. Я больше не слишком хорошо читал его движения. Скорость его была нечеловеческой. Хлоп. Еще выстрел попал мне в лоб. Кожа там начала казаться опухшей, раздувшейся. Я собрал все свои силы в фокус и увидел еще один приближающийся удар. Я вычислил его намерение, шагнул в сторону и приземлил свой правый кулак на его челюсть в тот миг, когда он наносил очередной тычок. Я продолжил прямыми ударами, целым потоком, державшим его на расстоянии, но, хотя я чисто попал в него несколько раз, но свалить его не смог. Ссадина появилась у него на скуле. Кровь потекла из ноздри. Он казался удивленным.
"Когда я попал в Гватемалу", сказал он и потряс меня очередным тычком, "я был всего лишь ребенком. Меня транспортировали в джунгли поблизости от старых руин Эль Тамариндо и я присоединился к небольшому войску, которое большую часть года воевала друг с другом." Он снова щелкнул меня. "Это дерьмо совершенно вышло из-под контроля. Возле нашего лагеря стояла пирамида майя. Маленькая. Осталась всего только кучка камней. Ее раскрасили в безумные цвета и обставили группой скелетов бобоедов, привязанных к шестам, вбитым по углам. Вроде как их алтарь." Он поразил меня комбинацией, заставившей меня трепыхаться. "Дела шли медленно, они пользовались пирамидой, чтобы играть в короля на горе, и один парень, капрал Руседски, капрал Дэвид Руседски, он выигрывал все время. Почти месяц он каждый день лупил меня и мне осточертело до блевоты. Меня беспокоило не столько лупцевание, как сам Руседски. Он был сэмми, но в нем была черточка гражданского. Поблизости была деревня. Руседски туда ходил и подружился с индейцами. Давал им еду и припасы. Играл с детьми. Все смотрели на него, как на предателя. Мы были братьями. Мы ненавидели всех, кроме друг друга, и благотворительность Руседски казалась нарушением принципов. Но мы его боялись, поэтому он просто продолжал это делать."
Я поднялся на четвереньки и Чилдерс вновь отправил меня на землю двумя прямыми правой, второй удар пришелся мне по макушке и я слегка поплыл. Но он, я заметил, замедлился. Как, впрочем, и я.
"Как-то утром до того, как мы разыграли очередь Короля-на-горе", сказал Чилдерс, "я отправился в деревню и захватил в плен какую-то семью. Маму, папу и пару детей. И сложил их кучкой на верхушке пирамиды. Понимаешь, Руседски по-настоящему довел меня. Я был новичком-сэмми, но я любил это дело, парень. Это было мое. Я был там, где мне всегда хотелось быть. А Руседски был сумасшествием. Он портил все мои ощущения - все мои желания этой своей дурацкой добротой."
Остаток истории Чилдерса, его месть Руседски, резню невинных, как он стал Королем-на-горе... он так при этом колотил меня, что мне казалось, что я нахожусь в каком-то кровавом сне. Я видел семейство, сжигаемое на вершине варварски обезображенных руин, обезумевшего Руседски, ставшего жертвой простейшей ловушки, его последующие мучения, словно я был частью этих событий, а не вовлечен в то, что происходило в действительности. Время от времени я бросал взгляд на Лупе. Она была жива, пыталась подняться, но ей это не слишком удавалось. Эти взгляды побуждали меня сопротивляться, но по существу бой был закончен. Чилдерс лупил меня с легкостью тигра, играющего с котенком... хотя он значительно замедлился. Я видел приближающиеся удары, но руки мои превратились в мешки с цементом, и я не мог воспользоваться преимуществом его открытых положений. Я не извлек никакой поддержки для себя из его замедленности. Возможно, он просто не спешил. И если машинная пыль, что я швырнул в его глаза, действовала на него, то мне не верилось, что машины закончат свою работу до того, как кончен буду я.
"Причина, по которой я тебе это рассказываю", сказал Чилдерс, расхаживая вокруг меня, когда я стоял шатаясь, оглушенный, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, "в том, что ты мне не нравишься. И не то, чтобы ты напоминал мне Руседски. Он был вдесятеро лучшим мужиком, чем ты. Ты всего лишь мелкий гнилой поганец... Но в тебе есть эта гражданская черточка. Понимаешь, я просто-напросто ненавижу тебя. Я ненавижу, когда люди не правдивы сами с собой. Когда они отказываются признать, какие они полные мешки с дерьмом. Вот почему я это говорю, Эдди... Это все личное."
От его очередного удара я привалился спиной к боку пирамиды, и когда он шагнул ближе, я обхватил его руками. Это было рефлексом. У меня не было стратегии, я просто хотел остановить лупцевание, но Монтесума, должно быть, посмотрел на это, как на возможность встрять, решив, как я предполагаю, что я обхватил руками его врага. Я мертво вцепился в Чилдерса, и пока мы, шатаясь, стояли вместе, с неба слетели птицы и начали клевать и когтить нас. Не имею понятия, сколько их было - сотни, мне кажется. И я не совсем уверен, что это были птицы. Я слышал их крылья и чувствовал их клювы, и еще они гнусно воняли. Но я закрыл глаза, защищаясь от атаки, и совсем их не видел.
Грудь Чилдерса раздулась до невозможных пропорций, взломав мою хватку, и он откатился. Я упал на землю лицом вниз, закрываясь, как только мог. Даже когда Чилдерс оказался от меня на некотором расстоянии, птицы с минуту-другую продолжали меня клевать. Если это была вся оборона, на которую оказался способен Монтесума, я не понимаю, почему его враги уже не покончили с ним. Здесь у меня возникли очередные неоново-буквенные мысли вроде тех, что возникали предыдущей ночью, хотя и более искаженные, что-то о расширении царства, и еще что-то о моем месте в нем. Я их не понял. Когда птицы улетели и я уселся прямо, кровь залила мне глаза. На лице, на шее и руках были сплошные раны. Я спиной привалился к боку пирамиды и сам упал на бок.
"Это просто жалко", сказал Чилдерс, шагая в мою сторону. У него тоже были порезы на лице и руках, но не так много, как у меня. Он заорал на пирамиду: "Ты слышишь меня? Это просто жалко!" Он взглянул на меня казалось, что нежно - и погрузил мне в бок носок своего ботинка. Боль была словно от удара ножа, зашедшего глубоко. Я услышал пунктуру легкого, воздух зашипел внутри меня.
