— Его надо раздеть.
— Зачем?
— Хочу проверить, есть ли признаки венозного застоя.
— Но зачем?
— Сейчас увидите, — сказал Бертон.
Он начал расстегивать рубашку и брюки доктора. Оба ученых сосредоточенно возились до тех пор, пока на полу не простерлось обнаженное тело.
— Вот, пожалуйста, — Бертон отступил на шаг.
— Черт возьми, — заявил Стоун.
Никаких следов отечных изменений кожи вследствие венозного застоя! Обычно, когда человек умирает, кровь под воздействием силы тяжести оттекает вниз. Бенедикт умер сидя, кровь должна была оттечь к тканям ягодиц и бедер. И к локтям, опиравшимся на ручки кресла. Должна была — но не оттекла.
— Очень странное явление, — сказал Бертон.
Оглядевшись, он увидел небольшой автоклав для инструментов. Достал оттуда скальпель и осторожно, чтобы не проколоть свой костюм, приладил лезвие.
— Попробуем для начала крупные поверхностные артерии и вену, — предложил он.
— А именно?
— Лучевые. У запястья.
Опасливо держа скальпель, Бертон провел им по внутренней стороне запястья доктора, как раз у основания большого пальца. Рана была совершенно бескровной. Он рассек жировую и подкожную ткани. Крови не было.
— Поразительно…
Надрезал еще глубже. Кровь не появлялась. Наконец дошел до крупного сосуда и резко рассек его. На пол посыпались черно-красные крошки.
— Черт побери, — сказал Стоун.
— Свернулась начисто.
— Не удивительно, что ни у кого не было кровотечения…
— Помогите-ка мне, — попросил Бертон.
Вдвоем они повернули тело на спину, и Бертон сделал глубокий разрез в средней части бедра. Добрался до артерии толщиной в палец, но и там не осталось крови, только плотная красноватая масса.
— Невероятно…
Он сделал еще один надрез, на этот раз в области грудной клетки. Обнажил ребра и оглядел кабинет доктора Бенедикта: не попадется ли на глаза какой-нибудь очень острый нож. Нужен был остеотом, инструмент для иссечения кости, но такого нигде не попалось. В конце концов он взял зубило, то самое, которым был вскрыт спутник, и с его помощью перерубил несколько ребер, открыв сердце и легкие. Опять-таки никаких признаков кровотечения!
Бертон глубоко вздохнул и вскрыл левый желудочек. Сердце внутри было наполнено красной губчатой массой. Жидкой крови не было совсем.
— Свернулась полностью, — повторил он. — Сомнений нет.
— А что, по-вашему, способно вызвать такое свертывание?
— Во всей сосудистой системе? Пять с половиной литров крови? Не представляю…
Бертон тяжело опустился в кресло доктора Бенедикта и уставился на тело, которое только что вскрыл.
— Никогда в жизни ни о чем подобном не слышал. Правда, есть такая дрянь — называется «распространенное внутрисосудистое свертывание», но для него необходимо редчайшее стечение обстоятельств.
— А может ли подобный эффект быть вызван каким-нибудь одним токсином?
— Теоретически может, я думаю. Но в действительности такого токсина на Земле нет…
Он внезапно умолк.
— Н-да, — произнес Стоун, — пожалуй, так оно и есть…
Он поднял «Скуп-7» с пола и понес на улицу, к фургону. Вернувшись, предложил:
— Давайте-ка осмотрим все дома…
— Начнем отсюда?
— Можно и отсюда…
* * *
Бертону довелось обнаружить миссис Бенедикт. Еще не старая женщина приятной наружности сидела в кресле с книжкой на коленях; казалось, она собирается перевернуть страницу. Бертон начал бегло осматривать ее, но тут его откуда-то с другого конца дома позвал Стоун.
Он нашел Стоуна в маленькой спальне склонившимся над кроватью, на которой лежало тело подростка лет пятнадцати. Несомненно, это была его комната: цветастые картинки на стенах, полка с моделями самолетов…
Мальчик лежал на спине, открытые его глаза смотрели в потолок. Рот был тоже открыт. Одна рука крепко сжимала пустой тюбик из-под специального клея для моделей самолетов; по всей комнате были разбросаны пузыречки из-под лака, разбавителя, скипидара.
Стоун отступил на шаг.
— Смотрите сами…
Бертон заглянул мальчику в рот, ощупал пальцем уже затвердевшую массу.
— Господи боже, — только и сказал он.
Стоун нахмурился.
— А ведь на такое требовалось время. Независимо от того, что толкнуло его на самоубийство, на это нужно было время. Мы слишком упрощали то, что здесь произошло. Не все умерли мгновенно. Одни погибли дома, другие успели выскочить на воздух, а этот мальчишка… — Он покачал головой. — Давайте заглянем в другие дома…
Прежде чем выйти на улицу, Бертон вернулся в кабинет врача и постоял еще немного над его телом. Странно было видеть разрезанные кисть и ногу, вскрытую грудную клетку — и ни капли крови. Было в этом что-то неестественное, нечеловеческое. Как будто кровоточивость — неотъемлемый признак, отличающий человека… «Ну, что ж, — подумал Бертон, — возможно, так оно и есть. Возможно, способность наша истекать кровью и делает нас людьми…»
* * *
Стоуну Пидмонт представлялся головоломкой, разгадать ее стало для него делом чести. Он был убежден, что поселок может, должен раскрыть все до конца: и характер болезни, и ее течение, и ее последствия. Нужно только правильно сопоставить данные наблюдений.
Но по мере того, как они продолжали свои поиски, он не мог не признать, что данные эти становятся все более противоречивыми.
* * *
Еще один дом. Муж, жена и их взрослая дочка за обеденным столом. Им, очевидно, было весело и легко, они были счастливы, и никто из них не успел даже отодвинуть свой стул. Так они и застыли на полуслове, ласково улыбаясь друг другу поверх тарелок, — еда на тарелках уже начала портиться, привлекая рой мух. Тихое их жужжание наполняло комнату, и Стоун обратил на это внимание. «Не забыть про мух», — подумал он.
* * *
Старуха с седыми волосами и морщинистым лицом. Она с улыбкой покачивалась в петле, перекинутой через потолочную балку. Веревка терлась о балку, чуть поскрипывая.
У ног старухи лежал конверт. На нем аккуратным, четким, неторопливым почерком: «Тому, кто найдет и поднимет».
Стоун вскрыл конверт и прочел письмо:
«День страшного суда близится. Разверзнутся земля и воды и поглотят весь род людской. Да смилостивится Всевышний над моею душой и над всеми, кто был ко мне милосерд. Остальные пусть убираются ко всем чертям. Аминь».
Бертон выслушал и сказал:
— Помешалась бабушка. Старческий маразм. Увидела, как все вокруг умирают, и тронулась…
