На улице, прямо перед подъездом мэрии, обнаружилось такси, фактом своего присутствия поддерживая мое благое намерение. Добротная пармашина — с тремя парами водяных баков, герметичным салоном и киловатным климат-контролем. В такой можно ехать целый день, и температура в салоне не поднимется выше сорока.
Я сел в кабину и нагло заявил:
— Хочу нанять тебя до полуночи.
Усатый таксист с лесистыми бровями флегматично кивнул:
— Идет.
Я добавил:
— Всего маршрута пока еще не знаю.
— Без проблем.
— Десять аспиринов, — совсем уж загнул я.
— Договорились, — согласился таксист.
Сегодня во мне явно проснулся дипломатический талант!
— Тогда начнем с пожарной части на улице Мудрого.
И мы начали.
Я надеялся, что бригадир Степаныч окажется на месте — и он был. О том, что Ник вчера был спасен, а сегодня вновь исчез, он не знал, стало быть, что в пожарке брат не появлялся. Неведение бригадира было мне на руку: сочувствуя моему горю, он старался как мог помочь поискам, и выдал полный список друзей и товарищей Ника по службе, вместе с адресами и номерами. Троих из списка на смене не было. За полтора часа я объехал три адреса и переговорил с ребятами. Никто из них не знал ничего о местонахождении брата. В принципе, особого успеха я и не ожидал — вряд ли Ник стал бы втягивать друзей в недоразумения с дружиной.
Тогда я вернулся на "Забаву", перерыл архивы входящих писем и звонков, нашел номера пары последних Никовых подруг. Позвонил обеим, также без особой надежды на успех — самого Никиту девушки, допустим, приютили бы, но не его новую пассию. Расчет оправдался: брата у них не было.
Вот теперь пришло время подумать. Ник с Лерой не могли спрятаться у кого-либо незнакомого: тот наверняка выдал бы их. Шутка ли — убийца!.. По той же причине не могли они спрятаться и в любом общественном здании — в больнице, раздаточном пункте, на охладилке или паростанции. Ник не стал бы обращаться за помощью к тете Софье или старому Кириллу — наших родственников, пусть и дальних, дружина проверила в первую очередь. И уж точно они не могли податься к Лере на Выселки — из сотни сельчан, знающих девушку в лицо, уж кто-нибудь да сдаст ее.
Однако выжить можно лишь там, где есть энергия. Ведь в помещении без обогрева — та же двадцатиградусная баня, что и на улице. Там не протянешь дольше трех часов. Значит, из сотен домов города беглецам подойдет лишь каждый пятый — отапливаемый. А в отапливаемых домах обязательно кто-нибудь живет…
Следуя этой логике, спрятаться им негде в принципе. Но Ник все же сумел спрятаться, это значит… это значит, он логике не следовал! Значит, они сейчас НЕ в отапливаемом доме. Однако все же в таком месте, где можно выжить. И я знаю как минимум одно такое место!
Я улыбнулся своему озарению, взял нейтрализатор, таблетки и вновь сел в такси. Водитель-флегматик преспокойно дожидался меня. Я собрался с духом и заявил:
— Едем на свалку абсолюта!
— Как скажете, — был ответ.
Если случайно зазеваться и оставить рядом две вещи с разной температурой, между ними возникнет перекос. Холодная вещь будет остывать — чем дальше, тем быстрее. А если вовремя не спохватиться, то вещь остынет ниже нуля, и разогреть ее самым верным способом — ледяной водой — уже не выйдет. Предмет продолжит замерзать, отдавая энергию воздуху, пока не достигнет предела — абсолютного нуля. Получится отморозок — очень хрупкая штуковина, лишенная большинства химических и физических свойств, ни на что не годная. Если уронить ее на пол, раздастся сухой снежный хруст, и вещь разлетится мелкой серебристой пылью.
У большинства горожан отморозки вызывают суеверный страх. Ведь это субстанция, аналогов которой в прежнем мире просто не было, и психика взрослого человека не умеет воспринимать ее адекватно. Держать отморозка в доме — все равно, что рассыпать соль или пройти под лестницей. А уж разбить отморозка — хуже нет приметы. Так что если ты, стирая любимый пиджак, окунул его сдуру после горячей воды в холодную, а спустя два часа обнаружил, что пиджачок начисто потерял цвет и ломается так же легко, как картофельные чипсы, — следует поскорее и максимально бережно вынести его на квартальную свалку. Там в конце недели огромный грузовик сгребет ковшом хрустящее серебристое месиво и вывезет за город, где вывалит в глубокий котлован, бывший раньше озером Чутким. Озеро давненько выкипело, а котлован теперь заполнен на две трети блестящими осколками замерзших топливных баков, бетонных плит, джинсов, отверток, резиновых покрышек, кастрюль, овощей, льда… возможно, и человеческих тел. Вот это и есть всеобщая свалка абсолюта.
Свалка — паскудное место. Даже если забыть о суевериях. Частенько туда выбрасывают предметы, замерзшие еще не до нуля, они разогревают воздух, и над котлованом постоянно вздымается горячее марево. Земля вокруг, напротив, вся мерзлая и крохкая, грозящая обвалами. И что хуже всего, на пять километров вокруг нет ни единого источника энергии, а значит, в случае чего, негде ни согреться, ни вызвать помощь.
Тем не менее, я точно знал, что в мертвой пустыне около бывшего Чуткого озера обитают девять человек. К ним мы и направлялись.
Путь до свалки занял без малого час. Все это время таксист молчал. Это был молчаливый таксист. Я и не знал, что такое бывает.
Еще с полчаса мы описывали спираль вокруг котлована, постепенно расширяя зону поисков. Мы катили по серым холмам с редкими проплешинами травки, огибали осколки вымерзших дачных домиков, проезжали вдоль скверов, тычущих в небо корявыми обугленными пальцами стволов. У одного из коттеджей примостился скелет гаража, между его ребрами виднелся неестественно целый белоснежный катер.
Я догадывался, где следует искать. Заметив живописный холм, наполовину укрытый зеленью, мы свернули к нему. На макушке холма чудом уцелела липа. Под нею виднелись несколько фигурок, расположившихся на земле. Они. Метрах в двухста я попросил остановить и пошел дальше пешком.
Фигурок было восемь. Один полулежал, прислонившись к дереву, и, кажется, дремал. Остальные тихо беседовали о чем-то, рассевшись на траве. Они были почти раздеты, от взгляда на полуголые тела меня передернуло: все равно, что смотреть, как кто-то сыплет соль в открытую рану. Леры и Ника среди них не было.
Меня заметили, один встал и пошел навстречу. Это был мужчина, одетый в шорты и сандалии. Волосы его были черные и кучерявые, кожа бледна, но щеки розовели, как от румян. Глаза недобро щурились.
— Ты кто еще такой? — Крикнул он мне, едва приблизившись.
— А ты?
— Я Черчилль, — бросил мужчина со злобной гордостью. — А кто ты и зачем явился?
