Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат

Магнитная карточка, предусмотрительно позаимствованная у Грошева, не подвела. Не прошло и секунды после набора последней цифры, как в трубке раздался голос Мартынова, слегка изменившийся после разложения на электрические импульсы (а потом и после сложения этих импульсов в приемлемый для человеческого уха звук):

– Слушаю…

– Это Синяков. Привет.

– Привет. – Тон Мартынова был столь же холоден, как у диспетчера бюро ритуальных услуг. – Что ты хотел?

– Тебе разве не передали?

– Передали. Только дело государственной важности – понятие растяжимое. Намерен указать исполнителей теракта? Или напрашиваешься на явку с повинной?

Прошла минута.

– Да погоди ты, – прервал его Синяков. – Бывают дела и поважней.

– У нас не бывают! – произнес Мартынов веско.

– Лучше скажи, ты про Пандемоний что-нибудь знаешь? Про бесов, про судьбу дисбата, про Додика Сироткина?

– Ты не пьян случайно?

– Да или нет?

– Нет.

Прошло две минуты!

– Ладно, болтать мне недосуг. Я перешлю тебе один очень важный документ. Составленный, кстати сказать, официальным лицом. Прочти его. А потом поступай по собственному разумению. Но учти – твоя бездеятельность может дорого обойтись человечеству. Всему человечеству, подчеркиваю. Чернобыль вам тогда мелким хулиганством покажется.

Три минуты! Как мало слов умещается в шестьдесят секунд!

– Это все? – Голос Мартынова был по-прежнему невозмутим.

– Нет, не все. Ты обязан ознакомить с этим документом Воеводу. Кто-то из важных чинов скрывает от него правду. Страшную правду! Дорога каждая минута. Документ, про который я говорю, через несколько минут совершенно случайный прохожий передаст первому встречному милиционеру. Надеюсь, им не подотрутся, тем более что ты будешь указан на конверте в качестве адресата. Дисциплина ведь у вас вроде на уровне. Меня искать не надо.

Четыре минуты! В принципе все – успел.

– Не хочешь, значит, со мной встретиться? – Это было уже слишком. Мартынов явно переигрывал, но в запасе Синякова была еще целая минута.

– Нет! – Надо было сдержаться и не нахамить этому держиморде в самый последний момент.

– А придется!

В трубке раздались короткие гудки, а за стенами телефонной будки – быстро приближающийся топот. Лесопосадка, в которой Синяков собирался спастись, в конечном итоге и погубила его. Не менее полудюжины человек – кто в форме, кто в штатском – бежали именно с той стороны.

Чтобы отбиться от них, нужно было иметь кулаки Майкла Тайсона. Чтобы убежать – ноги Карла Льюиса.

Сакраментальные пять минут истекли как раз в тот момент, когда самый проворный из этих оборзевших сексотов ухватился за ручку телефонной будки. Даже не представившись, а тем более не разъяснив задержанному его законных прав, он заехал Синякову в скулу, за что немедленно схлопотал оборотку, то есть ответный удар.

«Лишь бы не убили сразу», – думал Синяков, когда под звон сыплющихся стекол и гудение сорвавшейся с рычага телефонной трубки его выволокли из будки наружу.

Винить было некого. Сам вляпался. О эта проклятая пятая минута, на которую он сделал столь необдуманную ставку! О наивность рядового гражданина, вознамерившегося обдурить всесильную контору! Да не бейте по голове, сволочи! Она еще может пригодиться вашим начальникам!

Дежурка, куда доставили Синякова, была не простой дежуркой, поскольку обычная для таких мест клиентура – вонючие профурсетки, грязные ханурики, вшивые голошмыги, оборванные богодулы и окровавленные терпилы – напрочь отсутствовала, повсюду лежали ковровые дорожки, по углам поблескивали латунные плевательницы, а предварительный шмон учинял не какой-нибудь похмельный сержант, а лощеный майор с институтским ромбиком на кителе.

К счастью, швов здесь не распарывали, а сигарет не ломали. Злополучный пакет у Синякова изъяли еще во время задержания и тут же сунули в толстенный контейнер, предназначенный для транспортировки взрывоопасных предметов.

После оформления всех надлежащих бумаг, которые наравне с другими официальными лицами подписал и врач, наблюдавший за обыском с безопасного расстояния, Синякова поместили в каморку, на ментовском жаргоне называвшуюся «боксом». Дежурный майор, выдавая ключи вертухаю-старшине, так и сказал: «В пятый бокс его. Да глаз не сводить. Особо опасный».

Синяков ожидал худшего, однако кутузка оказалась вполне сносной – крысы по ней не бегали, тараканы были представлены в самом незначительном количестве, а сокамерники-блатные не разыгрывали новичков в карты. Сокамерников вообще не было, если не считать таковыми все тех же тараканов.

Первый час ушел на то, чтобы отдышаться, кое-как стереть с пальцев черную мастику, оставшуюся после дактилоскопии, и привести в порядок одежду, изрядно пострадавшую как при задержании, так и при обыске. В конце второго часа Синяков заскучал. Какая-либо печатная продукция в камере отсутствовала напрочь, а свежая побелка не позволяла узнику приобщиться к образцам мудрости и юмора, оставленным на стенах предшественниками.

От нечего делать Синяков решил пообщаться с волшебной иголкой, которую условно можно было считать предметом одушевленным. Не без труда извлек он ее из брючного шва и положил на ладонь. Иголка не стала бесноваться понапрасну, а лишь тихонько уколола Синякова в основание большого пальца – сам, дескать, видишь, как мы вляпались.

Укол этот подействовал на Синякова весьма благотворно – мятущийся дух его успокоился, ушибы перестали ныть, тревожные мысли рассеялись, потянуло на дрему. Однако заснуть окончательно ему не дали – вызвали на допрос.

Комната для допросов находилась в том же коридоре, только в самом его конце, даже дальше туалета, хотя, как известно, подобные заведения издавна отмечали у нас ту грань, за которой пропадают все другие признаки цивилизации.

От бокса номер пять, уже почти обжитого Синяковым, эта комната отличалась несколько большими размерами и наличием скромной меблировки в виде письменного стола и двух одинаково скрипучих стульев.

Следователь был похож на школьного учителя, давно достигшего пенсионного возраста, – нудного, желчного, нечистоплотного, от общения с молодым поколением слегка тронувшегося умом, а по причине возраста и здоровья лишенного милых человеческих слабостей. Из ноздрей у него торчала седая щетина, из ушей – грязная вата. Воротник застиранной форменной рубашки, надетой под гражданский пиджак, практически истлел.

Однако Синяков знал, как обманчиво бывает первое впечатление. То обстоятельство, что допрос столь важного преступника доверили именно этому доисторическому монстру, свидетельствовало о наличии у него каких-то особых, весьма существенных достоинств.