Рана была сквозная, зажать её выходное отверстие не получалась. Кровь испачкала трико, пропитала песок, превратив его в бурую грязь. Лаугесен был цел, только алые брызги на майке. Он сидел в метре от женщины. Его тело сотрясала мелкая дрожь.
— Помоги ей рану зажать! — рявкнул Илья. — Я аптечку принесу!
Парень взглянул на него, выходя из ступора. Затряс головой, вскочил.
— Нет, я принесу! — Бросился к яхте.
Губы Хелен шевельнулись.
— Всё будет хорошо, не бойся! — поспешил успокоить её Илья. — Лёгкое не задето, пуля вышла сама. Сейчас остановим кровь...
Хелен скривилась раздражённо. Собравшись с силами, зашептала:
— Тулле не знают... Я не сказала... скрыла медицинское заключение... Она не могла бы забеременеть... врождённая патология.
— Что? Ты о чём?
— Милена... береги его.
Лаугесен принёс аптечку, поставил рядом с Ильёй, отодвинулся.
— Помоги же! Хоть придержи её! — взмолился тот. Но парень лишь упрямо крутнул головой.
Спорить, ругаться было бессмысленно. Илья подтянул женщину к стволу дерева, чтобы она могла опереться на него здоровым плечом, зажал края раны, начал бинтовать, приговаривая:
— Сейчас, сейчас. Потерпи немножко...
Он почти справился, когда Хелен внезапно выгнулась, словно пытаясь освободиться, заскрипела зубами.
— Тише, тише! — Илья поспешил обнять её, прижать.
Несколько секунд, и она подчинилась. Затихла, обмякла. А затем Лазаренко понял, — не дышит.
— Нет, нет, нет... — забормотал он, тщетно пытаясь нащупать пульс. Уставился ошеломлённо на Лаугесена. — Она не должна была... Почему?! Рана не смертельная!
— Это из-за меня, — пробормотал парень. — Я её убил. Она слабая после барьера, и рана вдобавок... а я...
По щекам его потекли слёзы.
Хелен они похоронили на том же самом месте, где она умерла. Могилу вырыли руками. Возможно, на разбитой яхте нашлась бы лопата. Или в лагере «робинзонов». Они не пошли туда. Всё равно могила получалась неглубокой: грунтовые воды близко. Ничего, зверья на острове нет, а птицам не раскопать. «Робинзонов» закапывать не стали — они того заслуживали не больше, чем те восемь, что гнили на берегу лагуны. Илья хотел было отволочь их к остальным, но решил, что и это излишне.
— Как думаешь, что тут случилось? — спросил он Лаугесена.
Тот дёрнул плечом.
— Тайм-феномен застал компанию во время прогулки по океану. Яхта лежит у восточного берега, со стороны барьера? Значит, они убегали от него, в панике напоролись на риф. Высадились на остров. Потом поняли, что связи с миром нет, когда придёт помощь, и придёт ли вообще, — неизвестно. А запасы продовольствия ограничены. Эти оказались самыми сообразительными, первыми поняли, что на двоих хватит всяко дольше, чем на десятерых. Потом ели, что придётся: кокосы, крабов, птичьи яйца. Может, охотились, рыбу ловили. Нас увидели, решили яхту забрать. И еду.
— Долго они продержались...
— Не очень. Здесь нулевой день был меньше года назад.
Илью мороз пробрал от этих слов. А ведь верно. Они не только погружались во всё более медленно текущее время. Они будто возвращались в прошлое. К точке, откуда всё началось.
Индийский океан, вторая зона ускорения
Порез на руке, хоть и казался неглубоким, заживать не спешил. Может, влажный тропический климат тому виной, или слишком быстрый для этой зоны метаболизм тела, или на лезвии мачете была какая-то инфекция? А то и все факторы одновременно способствовали. Рана воспалилась, противно ныла, и даже туллейские лекарства не помогали. Её следовало промыть и зашить с самого начала, но Илья подозревал, что в одиночку, да ещё левой рукой, не справится, а из Лаугесена помощник в этом деле никакой. Оставалось чаще менять повязку, подсушивать рану, не позволяя загноиться, и ждать, когда само затянется.
Намокшие во время шторма вещи они тоже сушили. Помпа работала хорошо, воду из каюты и кокпита откачала быстро. Солнце со своей задачей справлялось значительно хуже. В былые времена оно бы испарило влагу за считанные часы, но вместо его жарких лучей теперь остался лишь рассеянный свет перламутрового купола. Процесс обещал затянуться надолго. Радовало, что непромокаемая ткань рюкзака защитила остававшееся внутри. Единственно, блокнот во внешнем кармашке пострадал.
Заняться в предстоящую неделю плавания от барьера до барьера было решительно нечем. Они не говорили о случившемся на острове, имя Хелен стало табу. Они вообще почти не разговаривали, ограничиваясь короткими репликами. Винил ли Илья спутника в гибели женщины? Не больше, чем себя. Экспедиция перестала быть увлекательной, хоть и опасной, авантюрой. Для Лаугесена она была целью жизни. А для Ильи? Он хотел узнать истину, но цена этого знания становилась всё выше.
На третий день Виктор не выдержал игру в молчанку. Произнёс задумчиво, наблюдая, как Лазаренко сбривает со щёк и подбородка отросшую щетину:
— Может, и мне её убрать? — Погладил бороду. Сам же и ответил: — Пусть остаётся. Для аутентичности.
Илья покосился на спутника. Неужто этот человек совсем недавно казался юным парнишкой? Сейчас Лаугесен выглядел заметно старше его самого.
— Виктор, сколько тебе лет? — спросил. — Биологических.
Тот дёрнул плечом.
— Не знаю. Давай считать, что тридцать три.
— Почему именно тридцать три?
— Чтобы соответствовать канону. — Меняя тему, Лаугесен указал на блокнот, забытый после сушки на палубе: — Что это?
— Да так, ничего существенного. Интервью с одним бывшим астрофизиком. Он искренне верит, что причина тайм-феномена кроется в свойствах пространства-времени. Дескать, Земля угодила в некую особую область.
— Занятно. Подробнее расскажешь?
— А по мне, старик фантазирует, не предлагая никаких доказательств. Послушай, если хочешь.
Илья поднял блокнот, осторожно развернул, стараясь, чтобы листики не рассыпались. Начал читать:
— «...Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство...»
Он запнулся. Текст был незнакомым, хоть Иринкин почерк, пусть и размытый водой, подтверждал, — это тот самый блокнот. Получается, в самолёте он интервью не дочитал, что-то его отвлекло?
Илья вернулся назад. Некоторые листики слиплись намертво, связного изложения гипотезы не получалось. В конце концов, он прочёл уцелевшее: «...Представим, что на этой страничке была нарисована картинка. Что с ней случится после наклеивания? В пределах каждой отдельно взятой грани — абсолютно ничего. Но там, где она перегибается, начнут происходить удивительные вещи. Например, излучение. Пустим лучик света вдоль одной грани. Соседнюю он не осветит, уйдёт «в никуда», с точки зрения гипотетических муравьёв, обитающих на
