сочли персонажами сказки? — внезапно подумал он. — Смогли бы они принять нашу реальность?»
Казалось, Ума заснула на груди своего врага. Слабо, как тогда на Земле, потрескивали угли костра, дым, не расходясь, тянулся к скважине свода. Юл запустил руку в корзину, достал оттуда лепешки, протянул их всем. Хлеб, само собой, был синтетический, но жесткий, безвкусный, телесные удовольствия явно не интересовали хозяев пещер, и если бы удалось обойтись без пищи, они, возможно, вздохнули бы с облегчением. Но без пищи не мог обойтись никто, и, удалившись от ненавистной цивилизации, отшельники прихватили с собой синтезаторы. В настоящем, как и в прошлом, техника давала опору самым разным, даже взаимоисключающим устремлениям человека.
Медленно, точно просыпаясь, Ума наконец разжала объятия, ее как бы выцветшее лицо секунду-другую оставалось незрячим и отрешенным, затем она открыла глаза. По ее лицу блуждала смущенная улыбка.
— Мальчик-то, оказывается, влюблен… — произнесла она в замешательстве.
— Во-первых, он, пожалуй, старше тебя, — строго заметил Лю Банг. — А во-вторых, что тут такого, кроме неловкости проникновения в интимное?
— А то, что он влюблен в отблеск нашей сущности. В Дэзи Грант!
— Вот как? Извини, тогда это важно. Если, конечно, это не просто вожделение.
— Еще как непросто! Самое важное в его памяти — измена престолу — было хорошо заблокировано, и я бы туда не смогла проникнуть, если бы… Сам того не подозревая, он жаждал открыться, жаждал, чтобы кто-нибудь его понял! Вот так. В остальном, увы, неудача. Об оружии Предтеч он знает лишь то, что после окончательного испытания оно будет установлено на его корабле — «Решительном». Что разрушительная мощь оружия превосходит все известное, даже мыслимое, и что его обратят против нас. Вот главное. Все остальное… — Уму передернуло. — Подвиньтесь, я вся заледенела внутри.
— Успокойся, — сказал Антон. — Тебе помочь?
— Спасибо, справлюсь сама, — Ума подалась к огню, в ее глазах заплясал красноватый отсвет. — Знаете, было там одно навязчивое видение. Дворцовый зал, на троне отец этого мальчишки, — извини, Лю, но он действительно мальчик, жестокий, развращенный, мечтательный ребенок в мундире… А перед троном на коленях толпами ползут наши соотечественники. Эта картина столь же притягательна для нашего кандидата в супермены, как для мальчишки волнующ украдкой взгляд на обнаженных женщин. Но… Дальше отталкивание и гневное неприятие: среди униженных он видит все ту же Дээи! Вот тут он готов убить отца, хотя, похоже, сам не догадывается о своем чувстве.
— Теперь я жалею, что не убил его, — хмуро сказал Юл.
— А знаешь ли ты, что была минута, когда он жалел тебя? Да, да! Он пожалел тебя, а нас остро возненавидел за то, что мы такого «ребенка» послали на смерть. Вот чего мы достигли своей хитростью. Нет, после того как я немного поняла Ива… Он плох, он эгоистичен, он уже почти убийца, все так. Но он и жертва, и он пока еще человек и бесконечен духовно! А мы… мы высокомерны.
— Это ты слишком, — Лю Банг покачал головой.
— Ума права, — хмуро сказал Антон. — Нам преподан урок. Только нехоженый путь приведет к цели!
— Если человек не выбирает дорогу, то дорога выбирает его, — добавила Ума. — Подождите! — она вскинула руку и так замерла. — Кто-то идет, его мысль тяжела, а шаги… странно, их нет.
— Вероятно, Старейшина этих отшельников, — Лю Банг повернул голову к входу. — Но я его не слышу.
Даже чуткое ухо Юла Найта с запозданием уловило шаги. Старец возник так бесшумно, будто его вынесло сквозняком, черный проем входа вдруг обрамил фигуру в долгополом шафрановом одеянии. Длинное тело старика казалось столь бесплотным, что первый шажок к костру лишь переместил его в широких "кладках рясы, безволосая голова, как на стебле, качнулась на тонкой высохшей шее, но это впечатление немощи опровергал твердый и яркий блеск пристальных глаз. Тем же невесомым скольжением старик переместился к костру, легко и плавно уселся перед ним в позе Будды, застыл, так что даже дыхание не вздымало на груди ветхую ткань.
— Я приветствую вас, люди-маятники… Слова прошуршали, как струйки сухого песка. Антон вздрогнул, когда его коснулся алмазно блещущий взгляд незнакомца.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Маятник и нирвана
⠀⠀ ⠀⠀
— … Вам кажется, что вы обрели простор и благость человеческого существования, но это иллюзия. Как свобода маятника зависит от тяготения, так и дух ограничен психическим полем человекомасс, и напрасна ваша уверенность, что, переделав условия собственного бытия, вы отменили этот закон. Нет. Можно изменить привод, увеличить размах колебаний, перевести их в другую плоскость, суть движения останется маятниковой. Здесь, на Плеядах, как тысячелетиями на Земле, человеческое «я» колеблется между Добром и Злом, уходит во Мрак, чтобы вернуться к Свету, чертит свой путь между Инь и Янь, туда и сюда, бесконечно. Всеобщим усилием вы заставили маятник чертить отмашку меж новых, как вам подумалось, точек. Но это те же пробеги меж крайностей, которым вы придаете прежний смысл Добра и Зла, та же невозможность выхода за предел, отсюда прежняя, только в другом обличье, полярность Инь и Янь и как следствие та же недостижимость Вечного Блаженства, к которому тянутся все. То, с чем вы сюда пришли, было изначально предопределено этой полярностью человеческой природы. Одному из вас мы. Прозревшие, обещали помощь. Она будет оказана.
Старец умолк, точно собираясь с духом. Никто из землян даже мысленным движением не выдал своего отношения к сказанному, но всем стало не по себе. То, что они услышали, не было призывом к диалогу и даже не было проповедью; им вещали истину, последнюю и окончательную, столь же безучастную к возражению или согласию, как алмаз безразличен к горю и радости. Такая истина либо вела за собой, либо умерщвляла.
— Отказаться от массы, — снова прошелестел голос. — Вывести себя из психического поля миллионов и миллиардов, этот путь прозревали йоги, святые, отшельники. Вы, смертные, владеете пятью состояниями психики. Бодрствование, сон, гипноз, сомышление, человекомашинное сосознание. Последнее мы отвергаем, поскольку
